Читать «Царь и гетман» онлайн - страница 155
Даниил Лукич Мордовцев
По мере приближения к кострам темнота кругом, и на земле и в небе, становилась непрогляднее, но зато тени, двигавшиеся у огней, выступали рельефнее, ярче, грубее: то блеснет над огнем красноватый диск круглого молодого лица с светящимися глазами и смеющимися щеками; то вспыхнет пламенем белая сорочка с искрящимися на груди монистами; то огонь отразится на гирлянде цветов, обвивающих голову. Что-то волшебное, чарующее в этой картине… А вокруг костра медленно двигаются, схватившись за руки, убранные цветами девушки, плавно и в такт пению покачиваясь из стороны в сторону, а красное пламя попеременно освещает то то, то другое лицо, по мере движения их вокруг костра…
— Пидем и мы, панночко, у коло, — говорит дрожа от восторга Орися, которая давно отмыла свои щеки и уши от варенья и «заквечала» свою черную головку всевозможными цветами, так что вся голова ее походила на громадный сплошной букет, а розовое личико с загорелыми щеками и светящимися глазами представляло подобие маленького живого портбукета. — Пидем, панночко!
— Та йди ж, Орисю, — задумчиво отвечала Мотренька.
— А вы ж, панночко?
— Я постою, подивлюсь.
Орися юркнула в «коло», и через секунду ее маленькая, чудовищно утыканная цветами голова уже торчала между шитыми рукавами двух дивчат, достигая им только до поднятых немного локтей.
Мотренька остановилась под тополем, недалеко от одного из костров, но так, что ей разом видно было два «кола», которые «вели танок» — кружились то есть, то в ту, то в другую сторону, или, говоря по-старорусски — «посолон», или против хода солнца. С правой стороны чернела вода Ворсклы, отражая длинные полосы купальских огней, а влево за кострами расстилалась темень до самого горизонта и даже далее — до неба и на небо, которое чуть-чуть синело, особенно там, где моргали звезды Воза — созвездие Большой Медведицы. Еще левей, к городу, высились крепостные валы, на которых иногда слышались окрики часовых.
И эти ночные окрики, и это пение у костров, иногда звонкий смех дивчины и грубоватый хохот парубка — казака — все это наводило Мотреньку еще на большее раздумье… Вспоминался ей и покойный отец, и Мазепа, «ищущий могилы себе», и этот Чуйкевич, каким-то разрыв — зельем вошедший в ее жизнь, и этот хорошенький, плачущий на траве в Диканьке «москалик» Павлуша Ягужинский… Где-то он теперь? Что с ним?.. А как это было давно! Какие они тогда еще дети были!..
Вон звездочка прокатилась по небу!.. Это чья-нибудь жизнь скатилась в вечность — свечечка погасла, и не будет уж этой звездочки на небе… А еще гетман говорил, что это такие же земли, как вот и эта земля, где купальский вечер справляют люди, а другие плачут… И там, верно, плачут…
Да так всю ночь из головы не выйдет это пение… А вон Орися как веселится… Счастливая!.. Она через огонь прыгает — как козочка перелетела…
А что это словно тени какие-то движутся от степи?.. Да, что-то метлешится во мраке — что-то высокое — высокое, как будто бы и не люди, а что-то большее, чем люди… На темной синеве вырезываются, но так неясно, две-три, даже четыре большие тени — и все ближе и ближе… Может быть, это казаки откуда-нибудь едут; только зачем же без дороги?.. Там нет дороги: дорога идет левее, мимо самых крепостных палисадов… Да это конные…
