Читать «Кантонисты» онлайн - страница 38

Никитин принял объяснение за чистую монету и остался доволен.

Перед каждым инспекторским смотром кантонисты были в нерешительности: жаловаться на свою безрадостную жизнь, указывать на начальников, которые лютуют, или нет. Среди «пунктиков», которые они изучали по пятницам, был один, гласивший, что каждый кантонист имеет право «заявить претензию», то есть, попросту говоря, жаловаться. Вместе с тем было также известно, что жаловаться весьма опасное дело; виновный офицер получит легкий выговор, а изменений в жизни кантонистов все равно не будет. Зато после отъезда инспектора с зачинщиками, как называли осмелившихся жаловаться, начальство жестоко расправится. И все-таки, когда жизнь стала невмоготу, когда кантонисты доходили до крайнего предела отчаяния, они решались на такой шаг.

Случилось это в 50-х годах с кантонистами Нижнего Новгорода.

— Здорово ребята! — приветствовал инспектор выстроившуюся перед ним роту.

Все молчали.

— Да что же вы, ребята, молчите? — начал он. — Недовольны, что ли чем? Говорите прямо.

— Недовольны, всем недовольны, всей нашей жизнью недовольны.

— Кто недоволен? Шаг вперед!

Вся рота шагнула вперед. Инспектор нахмурился.

— Выборные вперед! — продолжал инспектор.

Три кантониста выступили с разных сторон: Михаил Бахман, Николай Мараев и Василий Васильев. Это были парни лет 18. Воцарилась жуткая тишина.

— Чем же вас обижают?

— Чем нас обижают? — со вздохом повторил Бахман. — При вас кантонисту задней шеренги сейчас разбили в кровь губы, а вы и не видите. Неужто вы затем сюда присланы, чтобы на ваших глазах лилась наша кровь? Неужто ж и в вас, так же, как в наших начальниках, нет к нам ни капли жалости? — Бахман, волнуясь и прерывисто дыша, остановился.

— И ты, мальчишка негодный, смеешь так дерзко говорить? Арестовать его!

— Не дадим! Не дадим его арестовать! — крикнула рота. — Арестовать — так и нас всех арестуйте: он говорил за всю роту, всякий из нас то же самое сказал бы вам.

Инспектор задумался.

— Что же, арестуйте, я ареста не боюсь; заодно уже пропадать, — продолжал ободренный Бахман. — От нас вон и на почте писем не принимают: начальство боится жалоб. Вам, быть может, хотелось бы, чтобы мы, как прежде, кричали: «Всем довольны», но мы дольше не можем молчать.

Следующим заговорил Мараев.

— Ваше превосходительство, осмеливаюсь доложить вам, что здесь неволят евреев креститься. Узнает, например, начальник, что будет их раза два-три в год человек по 100, по 200, и уж заранее шлет унтер-офицеров стеречь их хорошенько. Приведут в холодную комнату без кроватей, без тюфяков, отнимут съестное и запрут под замок. И валяются они на голом полу, стуча от холода зубами и плачут.

— Ну, а ты, что скажешь? — спросил инспектор третьего.

— Да осмелюсь доложить, — начал Васильев, — житья совсем нет: холодаем, голодаем, терпим всякие тиранства. Кто начальству денег не даст, кто у него спросит свои, присланные из дома, того за это бьют, да и плакать не велят.