Читать «Кантонисты» онлайн - страница 136

Да, страшна бывала месть кантонистов, но еще ужаснее их забавы.

Казалось, что я испытал уже всяческую муку, и можно было оставить меня в покое. Но это только казалось. На самом деле начальство кантонистов славилось своей изобретательностью. Меня, действительно, оставили в покое на первых порах по выздоровлению. Мне дали время отдышаться, немножко прийти в себя, чтобы подготовиться к более жестоким истязаниям.

Выписавшись из лазарета после пребывания в «верхнем отделении», я стал тянуть обычную кантонистскую лямку наряду со всеми моими товарищами. Я чувствовал себя сравнительно лучше в новой обстановке, нежели в прежней, лазаретной. Я быстро усваивал все приемы солдатского учения, и если бы мои гонители забыли хоть на время о моем, так называемом, упорстве, то я, пожалуй, примирился бы со своей долей. Видя мучения других, я перестал роптать на свою судьбу. Авось, Бог даст, выдержу я эту каторгу и мне удастся попасть на действительную службу, в полк. Там, говорили, все-так лучше, нежели у нас, кантонистов.

Надо правду сказать, не сладка была и доля моих товарищей из выкрестов. Приняв новую веру, они думали, что освободятся от службы, что их будут гладить по головке. Но их драли за то, что сплоховали на плацу, что не могли говорить по-русски, что не свыклись со своим новым положением, что не так скоро отставали от своих жидовских привычек. И за каждую мелочь драли. Эти несчастные куражились только над такими, как я, а сами терпели от офицеров, фельдфебелей, своих дядек и, наконец, от своего же брата кантониста — русских товарищей. Травля начиналась с самого утра, во время переклички. Кантонисты, недавно окрещенные, долго не могли привыкнуть к своим новым русским именам и фамилиям. Тогда еще дозволялось выкресту носить новую фамилию своего крестного отца. Все эти Хаимы, Шмельки, Мееры мигом превращались в Иванов, Прохоров, Сидоров.

Начинается перекличка в присутствии командира.

— Иван Трофимов!

Молчание.

— Ды что, ты оглох, собачий сын?! Иван Трофимов здесь? — спрашивает начальство, проверяя ряды.

— Тебя как зовут? — обращается он к тщедушному кантонисту.

— Хаим Тетельбаум.

— Как? Что ты сказал, анафема?

— Хаим Тет...

Бац! Раз, другой, третий. Пощечины не дают ему договорить свою прежнюю фамилию. Кровь струится из носу, а начальник все лупит, раскровянив все лицо.

— Розог! — орет он во всю глотку. — Сколько раз я тебе толковал, каналья, что ты больше не Хаим Тетельбаум, а Иван Трофимов. Смерти на вас нет, подлецы вы этакие, жидовское отродье! Ну, теперь вы будете знать, как вас зовут по-русски.

И таким манером, путем неоднократной порки Хаим Тетельбаум под конец убедился, что он отныне не Хаим, а Иван Трофимов; Шмелька Глузман — что он Прохор Пантелеев, а Меер Фукс зарубил себе на носу, что его зовут Сидор Кириллов.