Читать «Разоренье» онлайн - страница 41

— Вот и все! — с гневом прибавляла она.

— Ночевать! — восклицал Павел Иваныч. — Вот это великолепно! Ночевать, ночевать, — а что такое? в чем дело? Неизвестно!.. Ведь это… Авдотья Петровна! — обращался Печкин к старухе Черемухиной. — Вы мать… Я муж, разве возможно?.. Она ваша дочь… Ведь это!..

— Я, батюшка, человек старый!.. — отделывалась Черемухина, чувствуя, что и ее голова разоряется в последнее время. С одной стороны, ей кажется, что нету греха в дружбе и скитаниях ее дочери с женой Печкина, с другой, ей тоже кажется, что Софья Васильевна должна почему-то сидеть дома, ибо и сама Черемухина делала так в течение целой жизни.

И Надя чувствовала полное торжество, когда, несмотря на продолжительное оранье и брюзжанье Печкина, ей удавалось обделать такое дело, как оставить ночевать у себя Софью Васильевну и видеть, как разбешенный Павел Иваныч плюнет и убежит со двора. Павел Иваныч, голова которого, как уж нам известно, была разорена современностью до последней возможности, благодаря этой борьбе с Надей и с женой получил тоже достаточно определенную жизненную цель и имел возможность восставать против событий, ему совершенно ясных, и уже не враждовал против железной дороги, которая не сделала ему ровно никакого зла. Теперь было уже совершенно ясно, что во всем виновата жена, и о злодеяниях ее он трубил решительно повсюду.

— Вот как, брат, жены-то нынешние! — в гневе кричал он в окно соседу портному и показывал ему чайник. — Сам, брат, засыпь, сам раздуй самоварчик, а не хочешь — поди на улицу да издыхай в подворотне. Вот, брат! Голую взял, думал, что за мое благодеяние…

— Ишь шельма!.. — говорил портной и прибавил со вздохом: — не те ноне порядки, батюшка Павел Иваныч!.. Вы так думали, что за ваши ей благодеяния окажет она вам всякое удовольствие, например, — да! а она! например, задрала хвост в то же время… Так-то-с!

— Да-а, брат! Нонче порядки, брат, пошли совсем собачьи… Ты хочешь так, а тебе вот так!..

— Ты, например, эдак вот имеешь желание, а на место того тебе делают так-то вот! — прибавлял, поясняя, портной и в конце концов получал от Павла Иваныча рюмку водки, что и составляло тайную цель портного в течение всего разговора.

Но главным пристанищем Павла Иваныча во всех горестях последнего времени была все та же лавка Трифонова. Как ни сильна была у Трифонова привязанность исключительно к самому себе, к своей медицине и пению, но, когда дело касалось женщин или "баб", он не оставался хладнокровным слушателем и всегда готов был произнести суждение на этот счет, причем на суровом лице его мелькало нечто вроде улыбки.

— Что, брат, — говорил Печкин, входя в лавку и в изнеможении опускаясь на стул. — Ведь опять хвостом вильнула, ушла!

— А ты спи покрепче!.. — говорил Трифонов.

— Проснулся, хвать! — и след простыл!

— Про что ж я-то говорю? Храпи поздоровей; каши наешься, набей брюхо-то, а она в течение того времени будет тебе весьма благодарна… Дубина!.. — начинал Трифонов, принимая обыкновенный суровый тон: — л-ю-бовника ищи!.. Гнилая колода! любовников разыскивай… Чего храпишь-то?..