Читать «Разоренье» онлайн - страница 147

— Ах, шуты гороховые! Али своего дела не знают?

— "Дрожим мы, говорит, от этих мыслей, ровно бы вот сейчас гром нас обоих расшибет вдребезги". Стали они друг дружке: "Это все ты!" — "Нет, ты!" Какая тут любовь, а чистая одна смерть. "По ночам, говорят, глаз сомкнуть не можем"; дело свое канцелярское чиновник совсем позабыл, стал пить, стали ему мерещиться угодники, и всё с угрозами. "Пойдешь, говорит, после обедни прикладываться к образам; к одному приложишься, думаешь: "а вот этот осердится, что я к нему не приложился". И к другому приложишься, а там, глядишь — третий…" Что ж, милые мои? Весь народ уж давно из церкви разошелся, а он все по иконостасу лазает. Придут дьячки, насилу-насилу его стащат оттуда.

— Ну что ж с ним? Утопился, что ли?

— Нет, не было этого, сохранил его бог! Пришло ему от этого согрешения совсем плохо. "Вижу, говорит, что нету мне житья никакого, ни сна, ничего нету; помолился я богу, пошел к протоиерею, говорю: "Так и так, батюшка. Разрешите меня от этого. Смерть моя! Снимите с меня клятву". Рассказал ему, как было дело. "Спасите", говорит. Священник подумал, подумал…

— Умен, должно быть, батюшка был?

— Умный, умный был, говорить нечего! "Нет, говорит, не могу".

— Какой умный!..

— Да-а! "Нет, говорит, нельзя, не могу. Мне самому за это может быть дурно".

— Очень плохо! — вставляет отец: — как. же? Бедовое дело!

— Бедовое, бедовое, друг! "Нет, говорит, не могу". Просил, просил его чиновник-то, ничего не выпросил, так и ушел ни с чем. Что тут делать?

— Ну-ко?

— Совсем хоть топись — так пришло. И вправду ты давеча говорил, именно бы ему утопиться; да, счастлив бог, попался ему какой-то добрый человек, монах, шел он из Иерусалима. Разузнал это дело. "Я, говорит, вам могу оказать пособие". Потребовал он, милые мои, мочалку чистую, расчистую…

— Чистую? — трунит отец.

— То есть вот самую что ни на есть! Потребовал он эту мочалку, налил святой воды, помолился и всю эту клятву и спорхнул с маху с одного. "Тут-то, рассказывают, мы дрожали, господи!" Того и гляди гром расшибет; а как отмыл монах-то — ну уж тут…

— Ах, черти, черти! — бормочет отец.

— Прачку эту он сейчас вон, прочь! "Иди с глаз долой!"

— А она-то?

— Да и она-то рада развязаться. Ушла, рада-радехонька… "Ну, мол, тебя и с любовью с твоею!" Так вот она какая любовь-то! Насилу-насилу кой-какое худенькое местишко выпросил. Вот как!

— Ах, поганые!

— Ведь она — солдатка, — робко вставляет матушка.

— Так что же?

— Ну а он — чиновник.

— Ну?

Отец так произносит это "ну", что матушка совсем сконфузилась.

— Вот и все. Что "ну"? — тихонько произносит она.

— Что ж что солдатка?

— Действительно, что ему может быть обидно, — желая поправить матушкину оплошность, вставляет рассказчица-гостья.

— Вам, я вижу, все обидно. Вчера вот о боге заговорил — обида, про любовное дело — тоже. Шут вас знает, зачем вы только живете на свете? Я не вас, не вас… Что вы? Я про этих, про ваших жителей. Ни бога ему, ничего не надо.