Читать «Очерки и рассказы (1862-1866 гг.)» онлайн - страница 75

Глеб Иванович Успенский

Вечером в саду горели фонари, — и столетние деревья, окрашенные снизу разноцветным светом, казалось, улыбались, улыбались почти детскою улыбкою… На дорожках, на скамейках, под кустами, в темных аллеях — сидел, и ходил, и шептался народ: впечатление целой картины снова воскресшего мертвеца было как-то слишком ново, слишком необыкновенно и вместе с тем слишком печально… Толпившийся под окнами народ дивовался, как гуляют господа. Бабков носился в вихре разнообразнейших вальсов. M-me Клубницына, в антрактах между фигурами контрданса, любезно ожив, кокетничала с каким-то франтом, грациозно отмахиваясь веером. Сам Клубницын под конец вечера начал наряжаться каким-то шутом: представлял пьяного немца, пьяного сапожника, вымазал рожу мукой, что навело старого дворецкого на самые мрачные мысли: наблюдая из темной передней за безобразиями, которыми щеголял барин, старик вздыхал, качал головою и шептал: "Господи, господи! Что ж это такое будет!.." А барин еще пуще бесновался, и трезвого человека беснование это хватало за сердце.

Пир продолжался до белого света… — Гости начали разъезжаться часу в четвертом вечера на другой день. Чем больше пустели комнаты, чем больше выступал беспорядок, наделанный вчерашним днем, тем более жуть прохватывала Клубницыных; еще страшнее, еще мертвеннее казалась здешняя жизнь, еще ближе и в более ужасном образе подходил к ним какой-то ужасающий и гибельный момент. Жена Клубницына не устояла против этого налегавшего отовсюду ужаса — и с каким-то страхом произнесла:

— Пьер! Я не могу… Я не могу здесь оставаться…

— Едем… едем, — торопливо отвечал Пьер, которому тоже приходилось невмоготу.

— Ради бога, скорей, скорей… Я не могу ни минуты… Мы к тетушке.

Бабков, как вежливый кавалер, стоит на крыльце и провожает гостей: он подсаживает дам в экипажи, с особенною тщательностию укладывая их подолы и кринолины, захлопывает дверцы и кричит кучеру: "пашел!" Дамы мило кивают ему головками и шепчут: "мерси!" Одной он даже слегка пожал руку, другой послал крошечный-крошечный поцелуй и был крайне счастлив.

— Пьер! Пьер!! — вдруг вскрикивает он, видя, как с быстротой молнии на тройке уносятся Клубницыны.

Пьер не обращает внимания и не слышит; тройка летит.

— Это, однако, чорт знает что такое: уехать… не сказать ни слова…

Бабков обижен…

— Я-то как же?.. Семен! Барин куда уехал?

— Не могу знать-с.

— Надолго ли, по крайней мере…

— Ничего не изволили говорить… Только что, ежели к тетеньке, месяца два пробудут.

— Это просто низость!.. Из рук вон… По крайней мере, может быть, он приказывал что-нибудь насчет обеда… и вообще…

— Ничего не приказывали…

— Это просто свинство!!

Бабков раздосадован очень. Сначала он начинает негодовать на все человечество вообще, потом на Клубницыных в частности. Свои негодования он начинает с фразы: "о люди! люди! Есть ли в вас искра" и т. д., а оканчивает: "просто свиньи, невежи, больше ничего…" После этого приговора он исключительно предался соображениям касательно своего спасения и убедился, что нужно снова появиться в городе. Следствием этих соображений было то, что через несколько минут Бабков стоял среди двора мужицкой сборни и довольно повелительным голосом взывал: