Читать «Поход на Кремль. Поэма бунта» онлайн - страница 3
Алексей Иванович Слаповский
– Фашисты! Сволочи! Гады! – кричала Тая, обняв голову Димы.
А тот, как только обрел способность произносить слова, опять начал обличительно вещать:
– Статья один-шесть-три! При применении мер административного принуждения не допускаются решения и действия, унижающие человеческое достоинство!
– Вот именно! – подхватили все.
И загомонили наперебой – все громче и смелее.
Толоконько понял, что, если задержанные так и будут бухтеть, ночь может стать хлопотной.
– Выводи по одному, – негромко приказал он Чихвареву. – А этого законника оставь.
Тот сообразил без лишних объяснений. Пригрозив, что будет стрелять, если кто сунется без спроса, он приоткрыл дверь, стал тыкать пальцем, вызывая.
Каждый выходил, получал свои вещи, у кого что было.
– Иди и жди остальных на улице, – говорил очередному освобожденному Толоконько.
Все шли ждать.
Предпоследней была Тая.
– Я без него не уйду, – сказала она, оглядываясь на Диму, который один остался за решеткой.
– Не бойся, – сказал Толоконько человеческим голосом, – сейчас и его отпустим. Что мы, не понимаем? Просто вас взяли, привезли, мы обязаны были вас немного подержать. А вы сразу фашистами обзываетесь, обижаете.
– Нет, но так тоже нельзя. Мы понимаем, у вас тяжелая работа, маленькая зарплата, но…
Толоконько прервал.
– Иди, иди, а то всю ночь возиться будем.
– А тут нельзя подождать?
– Не положено.
Тая вышла.
Чихварев тут же запер за нею дверь, а Толоконько вошел в «обезьянник».
– Ну? – спросил он Диму. – Что там в кодексе еще написано?
– А то вы сами не знаете… – ответил Дима дрогнувшим голосом: он предчувствовал нехорошее.
– Не знаю и знать не хочу, – сказал Толоконько. – Я знаю одно: ты ко мне попал, и я могу сделать с тобой что угодно. А кодекса никакого, кстати, вообще нет. Ты согласен?
– Он есть! – твердо ответил Дима.
Толоконько, надев перчатку, чтобы не повредить пальцы, ударил его под дых. Не для того, чтобы сразу стало больно, он не спешил, а чтобы перехватило дыхание, чтобы Дима не смог кричать, не мешал бы работать. И чтобы наружу не проникали лишние звуки.
Дима упал, Толоконько начал отделывать его ногами – меткими ударами по мягким местам, чтобы не оставлять слишком очевидных синяков. Чихварев, желая размяться и хоть немного развеять одолевавшую дремоту, тоже присоединился, попинал Диму. Тот лежал, скрючившись, постанывая от ударов. Но не кричал, молодец. Толоконько почувствовал к нему даже некоторое уважение. А то некоторые такой хай поднимают, чуть тронешь пальцем, будто их уже убивают. Никакого мужества не осталось в людях.
– Скажи, что нет кодекса, – предлагал Толоконько, – и я тебя отпущу.
– Есть! – отвечал Дима, считавший, что поэт не может идти против души, ибо это хуже смерти.
– Ну тогда все уйдут, а ты тут лежи до завтра.
Но Дима неожиданно вскочил, закричал: