Читать «Язык в революционное время» онлайн - страница 132

Объединенному влиянию индустриальной революции, секулярной революции и национальной революции иммигранты из исламских стран подверглись только по прибытии в Израиль. Здесь им пришлось интегрироваться в общество, институты которого были сформированы элитарными группами, чья система ценностей выкристаллизовалась под влиянием этих трех революций, и в соответствии с этим они боролись за создание в Эрец Исраэль национального государства, современного по культурному характеру и экономическому развитию.

(Horowitz and Lissak 1990:18; курсив мой. — Б.Х.)

Это верно. Но то же самое можно сказать и о самих «элитарных группах», об ашкеназских основателях ишува, когда они впервые приехали в страну. Почти все они родились в местечках, где не было электричества и водопровода и где не терпели светского поведения. Они не видели там никакой индустриальной, секулярной или национальной революции. Большинство из них прорвали «средневековые» границы штетла всего за несколько лет до эмиграции, они почерпнули секулярную и национальную революцию не в реальной жизни (в царской России?), а из книг, идей и споров; они могли почувствовать на себе не политическую реальность, а свободу собственной добровольной многопартийной еврейской секулярной системы в стадии создания, существовавшей на языке идиш. Там они могли экспериментировать с новыми впечатлениями без оглядки на тоталитарный царский режим. Через несколько лет после того, как они молодыми людьми прошли через эту революцию, некоторые из них отправились в Палестину и пытались насадить новые чувства в новой стране посредством нового языка. Конечно, лишь у очень немногих из них был какой-то опыт индустриальной революции, пока они сами не осуществили ее в Палестине. Так что модернизация, включавшая секулярную, национальную и индустриальную революции и пропагандирующая авангардную литературу, была неотъемлемой частью их сионистской реализации, помогавшей им расширять пределы нового языка. Разница состояла в том, что они пережили эту тройную революцию в ходе собственной жизни, а иммигрантам пятидесятых приходилось приспосабливаться к имеющейся ситуации.

* * *

Кибуцное движение тоже было не просто возвращением к еврейскому сельскому хозяйству; оно боролось за соединение сельского хозяйства, промышленности, культуры и обороны, т. е. за создание в маленьких поселениях нового утопического класса, который поглотит классы крестьян, рабочих, солдат и интеллигенции. Каждое кибуцное движение открывало издательство, учреждения образования, журналы и музеи; и сегодня почти в каждом кибуце помимо полей есть еще и фабрика, а часто и музей или другое культурное учреждение.

Кибуцы, организованные после Первой мировой войны, были квинтэссенцией нового общества. Как и Тель-Авив, это были чисто еврейские поселения, и, как и в рабочих коллективах, там образовывались новые ячейки молодежи, ведущей активную общественную жизнь. Их социальная структура была ивритоязычной: еженедельные собрания, образование, культурная деятельность. Для них иврит был не просто новым языком, вытеснившим первый язык в разговоре о повседневных делах; иврит нес с собой целую новую вселенную дискурса и новую семиотику, отражавшую сферы жизни, одинаково новые для них и для языка иврит. Биологические и сельскохозяйственные термины — весь контекст их бытия — были неизвестны им на предыдущем языке; в этих областях иврит стал для них первым языком. Поэтому «завоевание языка» переплелось с «завоеванием труда» и с новым пониманием природы, любви, независимости женщины, вооруженной самообороны и демократического или коммунистически-демократического общества. Эти люди изучали новые жизненные сферы вместе с обозначающими их ивритскими словами, которые они открывали или изобретали по мере продвижения вперед.