Читать «Том 1. Голый год» онлайн - страница 2

Однако ни одно очередное произведение Б. Пильняка не оставалось без пристального внимания советских идеологов литературы. Стремление писателя писать сложную, но настоящую правду воспринималось литературоведами как выступление против коммунистов. Уже 10 декабря 1920 года, отвечая на нападки за опубликованную повесть «При дверях» (1919), Б. Пильняк писал из Коломны В. Я. Брюсову: «Я думал и решил, что никакого письма в редакцию писать не следует, ибо доказывать, что я не верблюд — бессмысленно. Лучше того, как я сумел рассказать о себе своими рассказами, — рассказать я не умею. Я — молод, здоров, силен и вынослив, и, если-бы я был против Республики, я плавал бы сейчас по Черному морю: — это основа моего отношения к Республике и моих ощущений. Мне никто не имеет права сказать, что он больше меня любит и понимает Россию. Революция — благословенна. Но — то мещанство, глупость, довольство, четверть фунта хлеба около красного стяга (все то же мещанство) — табак не по моему носу. Меня возмущает лакейство этих дней. И еще. Одни думают, что все прекрасно, — но ведь каждый из нас больше всего мучил любимую любовницу и мать, — разве же Россия — не первая любовница и не первая мать? — Если литература вообще должна существовать, то она пусть уж будет по-своему любить — и не любить пятна на солнце, живя этим солнцем <…>».

Повесть «При дверях» — о революционной провинции — из серии произведений автора, в которых революция представлена как метель и бессознательный бунт. Повесть хаотична и запутана, как сама революция в восприятии Б. Пильняка, как люди в этой стихии, ставшие в ней пешками. Последовательного развития событий, как и конкретного сюжета, в повести нет, повествование перескакивает от одного персонажа к другому без какой-либо видимой связи, крутясь вокруг «метельной» революции.

Перепутав название повести, тем не менее, Л. Троцкий писал о ней: «Одна из позднейших работ Пильняка, „Метель“, свидетельствует снова о том, какой это значительный писатель. Уездная бестолочь грязной обывательщины, издыхающей в обстановке революции, прозаическая сутолока советских будней — и все это в окружении октябрьской метели — выступает у Пильняка не сплошной картиной, а рядом ярких пятен, метких силуэтов, убедительных набросков. Но общее впечатление все то же — тревожной двойственности.

„Ольга думала, что революция как метель и люди в ней как метелинки“. Так же думает и сам Пильняк — не без влияния Блока, который брал революцию исключительно как стихию и, по характеру своего темперамента, как холодную — не как пожар, а как метель, — „и люди в ней как метелинки“. Но если революция есть только всемогущество разнузданной стихии, играющей человеком, то откуда же тут „дни прекраснейшего проявления человеческого духа“? И если муки оправданы тем, что эти муки рождения, то что же, собственно, рождается? Без ответа на это останутся прорванный башмак, вошь, кровь, метель, чертова чехарда, но не будет революции».