Читать «В тебе моя жизнь...» онлайн - страница 697

Марина Струк

С того дня Катиш вдруг изменила свое поведение. Она стала чаще выходить из комнаты, ходила к каждой службе в церковь и ездила с Мариной в богадельню с таким радением, которого Марина ранее не замечала за золовкой. Вскоре она и вовсе погрузилась с головой в богоугодные дела, и Марина поручила ей заниматься этим полностью, сама же сосредоточилась на имениях и уборочных работах. Она лично выезжала в поля с управляющим, осматривала, проверяла, сверяла вместе с ним цифры. А после возвращалась в дом и ведала домашними делами, пока от усталости едва не падала с ног.

В конце жатвы Марина, как обычно выехала на поля. Она знала, какой ныне большой праздник у крестьян, ведь весь хлеб был уже убран, аккуратными скирдами стоял на полях, ожидая дня, когда будет погружен в телеги и вывезен на ток. Марина всегда выезжала в поля, чтобы разделить со своими работниками радость этого дня, проводила с ними в поле половину дня, пока не закачивали жатву и уезжала в село, где в центре ставили столы и отмечали окончание трудовой страды. Анатоль кривился, когда узнавал об этом, называя это пережитком, сугубо мужицким обрядом, но не запрещал ей, и она с радостью ехала в поля, считая своим долгом разделить этот день с крестьянами.

Поля уже были полностью сжаты к этому дню. Оставалась последняя неубранная полоса пшеницы, которую по обычаю срезать должна была либо самая красивая девушка села, либо самая опытная и почтенная женщина. Раньше это делала самая старшая из села — мать старосты Ермилы. Но в прошлом году, прямо под Рождество, Господь забрал ее к себе, и ныне перед крестьянами стоял нелегкий выбор.

Марина с любопытством наблюдала, как Ермило берет серп, чтобы передать его той, что будет убирать последнюю полосу хлеба. А потом вдруг с изумлением увидела, как он направляется к ней, протягивает ей орудие жатвы.

— Уважь своих детей, барыня, — улыбнулся в густую бороду Ермило. — Челом бьем до того.

— Ты сдурел, что ли, Ермило? — наклонился к нему управляющий, прошипел в лицо. — Это что за фокусы?

— Оставьте, Василий Терентьевич, — улыбнулась Марина. — Я попробую, Ермило, но сразу говорю тебе, что это не тот выбор, что нужен. Боюсь, мы тут будем до вечера тогда.

Щавелев помог ей спуститься с коляски, и она, взяв в руки серп (а он оказался тяжелее, чем она предполагала) и подхватив юбки, направилась к короткой и узкой полосе пшеницы на углу поля. За ней потянулись управляющий, всем своим видом выражающий недоумение этой авантюре хозяйки, староста и остальные крестьяне, довольные тем, что барыня приняла серп. Теперь Марина понимала, почему на спожинки оставили такой маленький кусочек хлеба нетронутым. Видимо, было задумано с самого начала попросить барыню срезать колосья. Только вот крестьяне даже не подумали, что она попросту может и не знать, как именно это делать.

Марина взглянула на Ермилу, и тот сразу же подал знак одной из женщин в первом ряду. Та подошла к барыне и показала ей, как нужно срезать колосья, набитыми спелыми зернами. Сначала у Марины не выходило никак. Она знала, как для крестьян важен именно этот нетронутый кусочек поля, ведь по поверью от этого зависел урожай в следующем году, и старалась, как могла. Через несколько минут стало получаться срезать более аккуратно, и она обрадовалась невольно. Правда, довольно жарко припекало августовское солнце, да и черный шелк платья вовсе не подходил для работы в поле. Марина теперь понимала, почему женщины на жатве подбирали юбки и подтыкали их вверх, обнажая ноги. Она бы сама сейчас с удовольствием сделала бы тоже самое. Представив себе эту картину, она не смогла сдержать смешка, что так и рвался из-за губ, а потом и вовсе рассмеялась в голос, представив лица своих столичных знакомых, коли они застали бы ее сейчас.