Читать «Честная игра» онлайн - страница 52

Сиделка тронула Джервэза за руку:

— Я боюсь, что леди Вильмот чересчур расстраивается. Это не годится.

Джервэз нагнулся и поцеловал Филиппу. Она пыталась еще что-то сказать, и он остановился в ожидании; но Филиппа сделала лишь судорожный, жалкий жест.

— Лучше уходите, — угрюмо сказала сиделка. Филиппа повернула лицо к подушке, и Джервэз, переведя взгляд с сиделки на нее, увидел стекавшую по ее подбородку тоненькую струйку крови; а затем она обхватила подушку руками и, закрыв глаза и стиснув губы, беспомощно зарыдала.

У Джервэза пересохло во рту; он сознавал только, что рука сиделки выталкивает его. Он подчинился немому приказу и оставил комнату; но когда закрывал дверь, он услышал душераздирающий, горестный стон. Он ждал снаружи, не в силах уйти; раздался еще стон, затем мягкий голос сиделки, легкий звук ее шагов и, наконец, голос Филиппы:

— Как хорошо… как хорошо… сейчас, когда прошла боль!

— Пустая, глупая молодежь! — сказал Билль Кардон, выслушав Фелисити, и его лицо покраснело от гнева. — Не знаю, как я это расскажу твоей матери — она будет ужасно удручена!

— Не думаю, чтобы Филь и Джервэз приветствовали это событие, — протянула Фелисити.

Она никогда особенно не любила отца; если он и относился снисходительно к своим детям, то это была снисходительность слабости. Девиз: «Все, что угодно, за спокойную жизнь, пока это не стоит денег!» — принимается во многих домах почему-то за привязанность к семье. Но Фелисити никогда не заблуждалась на этот счет, и ее еще в юные годы высказанное мнение, что «папка хорош, пока его гладят! по шерстке», если и было для нее немного ранним, то, во всяком случае, было метким.

— Билль не создан быть отцом, — был один из ее последних афоризмов, — и лишь то, что мы обе уже замужем, мирит его с нашим существованием.

Но зато обе, она и Филиппа, любили, по-настоящему любили мать, которая, может быть, была слаба, глупа, иногда немного надоедлива, но зато была нежна, сочувствовала малейшему их горю и, когда бы они ни приезжали, принимала их с распростертыми объятиями.

— Я пойду наверх к мамми, — сказала Фелисити и вышла раньше, чем Билль успел придумать причину, почему бы ей этого не сделать.

Миссис Кардон редко бывала совершенно одета до завтрака; она вставала в девять, а затем приводила себя в порядок понемногу. Она любила возиться в своей большой спальне, которая сообщалась с ее будуаром, отвечать на телефонные звонки, обсуждать все нужное с кухаркой, выбрать по объявлениям шляпу, в промежутках «делать» свое лицо. В половине двенадцатого она слегка закусывала, обычно с Биллем (если только он не катался верхом), бисквитами и стаканом вина, которое он специально выбирал для нее, а затем принималась завивать волосы, так как ни одна завивка у нее не держалась долго.

Но к завтраку она обычно появлялась хорошенькая, розовая, напудренная, надушенная, в каком-нибудь прелестном платье, как нарядная куколка.

Фелисити нагрянула к ней в половине двенадцатого, после того, как она подкрепилась, но прежде, чем началось причесывание.