Читать «Незамеченное поколение» онлайн - страница 6

В своих незабываемых воспоминаниях Аполлон Григорьев говорит: «То, что веяло тогда над всем, то, что встретило меня при самом входе моем в мир, мне никогда, конечно, не высказать так, как высказал это высокодаровитый и пламенный Мюссе в «Confession d’un enfant du siöcle». Напомню вам это удивительное место, которым я заключу очерк преддверия моих впечатлений».

В изображении Мюссе участь поколения двадцатых годов прошлого века так разительно напоминает почти во всем участь эмигрантских сыновей, что, по. примеру Аполлона Григорьева, я тоже захотел воспользоваться патетическим рассказом Мюссе в качестве введения к моей книге.

Художественные и публицистические произведения эмигрантских сыновей почти совсем неизвестны. Чтобы показать, на чем основаны мои выводы, я должен был все время опираться на цитаты. Эти многочисленные цитаты необходимы. Читателю, незнакомому с литературой «молодых», они дадут возможность составить себе понятие о чувствах и идеях этого поколения, но они очень отяжеляют изложение. Слова «пламенного Мюссе» помогут, мне думается, при этом трудном чтении, как руководящая мелодия и как набросок обстановки. Вот эти слова в чудесном переводе Аполлона Григорьева:

«Во время войн империи, в то время, как мужья и братья были в Германии, тревожные матери произвели на свет поколение горячее, бледное, нервное. Зачатые в промежутки битв, воспитанные в училищах под барабанный бой, тысячи детей мрачно озирали друг друга, пробуя свои слабые мускулы. По временам являлись к ним покрытые кровью отцы, подымали их к залитой золотом груди, потом слагали на землю это бремя и снова садились на коней.

Но война окончилась; Кесарь умер на далеком острове.

Тогда на развалинах старого мира села тревожная юность. Все эти дети были капли горячей крови, напоившей землю: они родились среди битв. В голове у них был целый мир; они глядели на землю, на небо, на улицы и на дороги, — все было пусто, и только приходские колокола гудели в отдалении.

Три стихии делили между собою жизнь, расстилавшуюся перед юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый «материк от Америки; не знаю что-то неопределенное и зыбкое, море тинистое и грозящее кораблекрушениями, по временам переплываемое далеким белым парусом или кораблем с тяжелым ходом; настоящий век, наш век одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то, ни другое и походит на то и другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь, идешь ли по семенам или по праху.

И им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек, не день и не ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода. Смертная мука закралась к ним в душу при взгляде на это видение, полумумию и полупрах; они подошли к нему, как путешественник, которому показывают в Страсбурге дочь старого графа Саарвердена, бальзамированную, в гробу, в венчальном наряде. Страшен этот ребяческий скелет, ибо на худых и бледных пальцах его обручальное кольцо, а голова распадается прахом посреди цветов.