Читать «Сказки женского леса» онлайн - страница 89

Дорожка идет под старыми деревьями, окружающими заброшенную церковь, огибает ее, выводит на улицу, по которой – второй дом от угла ее. Не ее конечно, съемный, но все равно – жилье.

Дом уже близко. Фонарь на углу желтоватым бликом чуть разбивает синюю темноту, отсвет дрожит в воздухе. Чего бы ни дать за то, чтоб этот желтенький световой шарик качнулся сейчас не где-то над головой, в пустоте, а ниже – в окнах, означая тепло, людей, ожидание.

Окна пусты. Да нечего и ждать. Кому она нужна на белом свете? Мама... Мама далеко, в маленьком южном белом городке, сидит у окошка и радуется за свою Иннушку, умницу-дочку, которая учится хоть и не в самой столице, но рядом, и не где-то в заштатном училище – в самом Монастыре. И не просто на художника-маляра, вывески писать, десять на дюжину, а – на иконописца.

Скрипучая калитка, протоптанный узкий ход к крыльцу, тугая отсырелая дверь. Еще дверь, теперь уже в дом. Можно опустить сумку, разогнуть спину, вытереть ноги, и, подбирая сырой подол, пройти через большую летнюю столовую совсем внутрь, в тепло.

Дом теплый, на газовых батареях, в этом ей повезло. Да вообще с жильем повезло – хозяева пустили ее почти задаром, они дачники, сами живут только летом, а зимой им нужен человек, чтоб смотрел за домом – от воров, и вообще. Дом большой, обжитой, зимой, правда, теплый только наполовину, две комнаты и кухонька, но ей-то куда больше? И нет никого, это тоже хорошо, чем жить еще с кем-то, подлаживаясь. Хотя иногда, как сегодня, кажется, любой душе была бы рада... Может, котенка взять? Надо будет спросить у хозяев, если те приедут на выходные.

Инна разделась, пристроила ботинки на батарею. К утру должны высохнуть. Юбку, подумав, развесила на стуле, расправив подол; повесишь на батарею, будет утром вся в солевых пятнах, придется стирать, а сейчас не до того.

Поставила чайник. В кастрюльке принесла с холодной террасы картошку в мундире, порезала, не очищая, пару на сковородку. Пост. Да ей и не хочется особенно есть, так. Нужно, конечно, ведь с утра ничего не ела, но не хочется. Одной всегда скучно есть. Если бы за компанию...

Ну вот, забыла даже посолить. И так-то гадость, а уж без соли... Инна неохотно, с усилием, подобрала картошку вилкой со сковородки. На зубах скрипнула кожура. Ничего, ничего, поешь, не барыня.

На плите засвистел паром чайник. Инна налила чаю в большую кружку, положила сахар. Обхватив кружку пальцами, отпила, закрыв глаза, чувствуя, как побежало наконец по всему телу легкое сладкое тепло, согревая даже душу, отдаваясь искорками всюду, перекликаясь с теплом, бегущим навстречу от кончиков пальцев...

Тепло. Она лежит возле моря, наполовину зарывшись в горячий песок. Кто-то подходит, садится рядом, сыплет ей на спину струйку песка из ладони. Глаза у нее закрыты, и так не хочется открывать их в теплой дремоте, да и зачем? Она и так знает, что это Костя.

Костя, москвич, поэт, студент Литературного Института. Они познакомились здесь, в Крыму, хотя приехали почти в одной компании – девчонки из художественного училища, свежие выпускницы, их приятели, приятели приятелей, еще чьи-то знакомые. Сняли на всех один большой не то барак, не то сарай, спали на полу, готовили на керосинке. Шумно, хламно и весело. Вечером пели под гитару, бегали купаться голышом. Инке, выросшей в строгости, это было непривычно и странно, но не нравиться не могло. И Костя... Он тоже был чьим-то другом, появился не сразу, но из общей толпы выделился быстро. Девчонки говорили про него шепотком: «Талант». Иногда он и правда читал свои стихи. Не всем, а только некоторым, как-то и она удостоилась. Стихи были сложными – ломаные рифмы, туманный, но трагический смысл – сразу видно, что настоящие. Но стихи – вечером, а днем – море, солнце, игра в мяч на песке.