Читать «Злоключения добродетели» онлайн - страница 45

Приходит черед Клемента. Возбужденный созерцанием действий настоятеля и еще более собственными занятиями, которым он предавался на посту наблюдателя, монах заявляет, что опасен не более, чем настоятель, ибо святилище, которое он предпочитает в виде особого лакомства, никак не затронет моей драгоценной девственности. Он заставляет меня опуститься на колени, а сам, стоя, прилипает ко мне так, что во время этого отвратительного жертвоприношения я даже не могу произнести ни слова, не имея ни малейшей возможности пожаловаться на столь неподобающее поведение.

Следующим был Жером. Его храм располагался там же, где и у Рафаэля, но в отличие от последнего, старый распутник сам не вторгался в глубь алтаря, он лишь довольствовался бичеванием на паперти, испытывая острые ощущения от зрелища мучений жертвы. Его грубость и жестокость воскресили в моей памяти забытые угрозы Дюбура и еще свежие впечатления от побоев де Брессака.

«Ах, какая прекрасная прелюдия! – восклицает Антонин, подхватывая меня из рук старика. – Иди сюда, цыпочка, наконец-то я отыграюсь на тебе за недоделки моих собратьев и сорву прекрасные первые плоды, которые они столь любезно мне сохранили».

Какие подробности... Великий Боже, их невозможно описать! Этот негодяй оказался самым развратным из четверых, хотя, казалось, менее всех удалялся от законов естества. Он словно создавал видимость, что следует природе, чтобы еще сильнее подчеркнуть под этой личиной невероятную извращенность, состоявшую в поиске новых и новых способов унижений и издевательств. Если прежде мое воображение рисовало картины интимных отношений, то я представляла, что они чисты и прекрасны, как и сам Создатель, подаривший их в утешение смертным; я считала их порождением нежности и любви. Но я и в мыслях не могла допустить, что человек, подобно лесным тварям, может испытывать наслаждение, заставляя другого человека дрожать от страха. Теперь я испытывала это насилие на себе: нападение было столь безжалостным, что естественная боль от потери девственности была самым слабым моим ощущением. Кульминационный момент Антонин завершил яростными криками и мучительным истязанием, не пощадив ни одного уголка моего тела; затем последовали укусы, напоминающие кровавые ласки тигра. В какой-то миг я почувствовала себя добычей дикого зверя, который не успокоится до тех пор, пока не растерзает свою беззащитную жертву. Но вот эти мерзости закончились, и я без чувств упала на алтарь.

Рафаэль приказал женщинам позаботиться обо мне и заставить меня подкрепиться; но это было бесполезно. Я была во власти безысходного отчаяния, не в силах свыкнуться со страшной мыслью, что утратила целомудрие – сокровище, ради которого сто раз пожертвовала бы жизнью; мне было невыносимо, что обесчестили меня те, от кого я более всего ждала поддержки и моральной помощи. Я рыдала, стонала, каталась по полу, рвала на себе волосы, молила этих палачей предать меня смерти. Но негодяи привыкли к подобным сценам, они и не думали утешать меня: их куда больше интересовали новые утехи, которым они могли предаться с моими товарками. Крики мои докучали распутникам, и, чтобы их не слышать, они решили отослать меня отдохнуть. Омфала должна была отвести меня, но вдруг вероломный Рафаэль, несмотря на мое ужасное состояние, окинул меня похотливым взором и заявил, что не отпустит, пока я еще раз не удовлетворю его. Задуманное было осуществлено... Однако его влечение нуждалось в более сильных возбуждающих средствах, и для совершения очередного насилия негодяю пришлось прибегнуть к варварским методам Жерома. Какая извращенность, Боже праведный! Эти мерзавцы выбрали минуту моего крайнего отчаяния и нравственных мук, чтобы еще более усугубить их пытками физическими!