Читать «Сценарий собственных ошибок» онлайн - страница 134

Ему нравится бесцельно ехать вперед, открывая для себя новые города, новые лица, новые памятники и природу. Но не менее – мчаться вперед, имея перед собой ясную цель. А если эта цель – выполнить просьбу женщины, тогда еще лучше. В такие минуты Володя мысленно надевает на себя рыцарские доспехи. Главное для рыцаря – чтобы конь не подвел!

А конь у него – надежный. Точнее, даже не разберешь, что такое для него машина – конь или броня. «Или-или» здесь нет: и то и другое сразу. Конь – потому, что несет вперед. Броня – потому, что защищает от снега и дождя, от перепадов температуры, от всего заоконного мира унылой России. Потому что в этом его черепашьем панцире его не достанут никакие неприя…

Мир заскрежетал, взвился на дыбы. Пространство накренилось, заполнилось болью, которая жгучим наждаком скребнула по лицу, рукам, сердцу… Почему-то сердце оказалось в этом вихре страдания менее чувствительным, чем кожа… «Вот так, с поверхности кожи, уходит из меня жизнь», – понял Володя и рванулся вслед потоку, который он начинал видеть: серебристое сияние, металлический вихрь нездешних пчел. На миг все стало так прекрасно и так болезненно, и до стискивающей жути не захотелось отпускать этих насекомых, которые, оказывается, роились в нем, плодились в нем, создавали свои соты… А чем он их заполнил? Каким медом? Что в нем было такого, чем он поделился бы с другими?

«Я строил дома для людей!» – вскрикнул Володя, но пчелы улетали, улетали прочь, расправляя блестящие алюминиевые крылышки, пчел невозможно было приманить тем, что составляло для него приятную игру, средство самоутверждения, возможность возвыситься над собратьями по ремеслу. Что-то другое нужно было этим прихотливым насекомым, и Володя, чувствуя, как все глубже врезается в него железо, совсем недавно бывшее любимой машиной, искал и искал… «Любовь! Любовь!» – найдя единственно верное решение, словно подсказанное сверху кем-то доброжелательным, пытался Володя вспомнить: кого же он любил? Так любил, что – до смертного часа, до отдачи правой руки, до тотальнейшего самопожертвования? «Лия, Жанна, Анжела», – подворачивались необязательные имена, превращавшиеся на лету в обугленные клочки бумаги, на которых уже и не разобрать, что написано… Неужели все, что он успел здесь на земле полюбить – неживое? Бумага, карандаши, чертежи, ластики, проекты, здания… Машина, будь она проклята… Маши…

Наверное, все пчелы улетели, потому что мир вокруг не освещался больше сиянием их крылышек. Володя стоял на пустынной платформе под пасмурным небом. Вокруг царил один глухой серый цвет. Серый бетон платформы. Серые столбы. Темно-серый, чуть темнее окружающего безотрадия, лес вдали. Серое и сырое небо. Парадокс: хотя небо было сплошь затянуто тучами, откуда-то угадывалось, что дождь не пойдет. Володя, все еще снедаемый жаром на коже, дождю бы обрадовался! Но, похоже, здесь никогда не бывает осадков.

«Гризайль», – пришло Володе на ум давно забытое слово из лексикона художников. Гризайль – картина, выполненная краской одного цвета. Значит, и он?.. Значит, этот цвет свойствен и ему? Мысль останавливалась.