Читать «Новый Мир ( № 1 2000)» онлайн - страница 131

Я отнюдь не отождествляю американский империализм с Америкой. Это разные материи, более того, в оны времена — трудносовместимые. Мейнстрим американской жизни всегда противился чрезмерному увлечению какими бы то ни было заморскими акциями, тем более что такого рода увлечения неизбежно вели к усилению относительно закрытых (поскольку это возможно в открытом обществе) институтов, всегда склонных вести свою собственную игру и руководствоваться собственной, спецификой дела диктуемой, логикой. Даже сегодня американцы — о чем можно судить хотя бы по их фильмам — косо смотрят на плотно запертые двери разных важных учреждений, где вершатся мировые дела: демократический инстинкт подсказывает им, что у людей, которые там сидят, могут быть какие-то “специальные интересы”, отличные от интересов общества в целом.

Впрочем, не так уж давно даже те американцы, что подвизались на дипломатическом поприще, зачастую проявляли некоторое простодушие, не свойственное их заморским коллегам. Не далее как в 30-е годы один из руководителей госдепартамента наставлял подчиненных: имея дело с хитрыми европейцами, не давайте “обращаться с собою, как с сосунками” (to be played for a sucker). Уже цитированный мною Нибур, порицая американцев за чрезмерную самоуверенность и чувство собственной праведности, демонстрируемые ими на международной арене, с другой стороны, удерживал их и от чрезмерного простодушия. С такими людьми, как Гитлер или Сталин, надо разговаривать иначе, чем с соседской тетушкой Мэри, писал Нибур; с ними надо держать ухо востро и уметь прибегать к хитростям, не опускаясь, однако, до их коварства.

Разумеется, Гитлер и Сталин не были первыми, кто дал “яркие” образцы punica fides (“пунической верности”, то же, что вероломство) на международной арене; у них был длинный ряд предшественников. Вся европейская история являет собою в этом плане постоянные колебания между крайними полюсами — рыцарским благородством и макиавеллистической злокозненностью. Но макиавеллистическая злокозненность никогда не имела таких масштабных последствий, как в нашем веке.

К счастью, “дуэльный миметизм” (как называют его некоторые авторы, имея в виду взаимные подражательные действия) эпохи длительного противостояния СССР не до конца испортил Америку; и совесть оттоль не вся уплыла. Американская внешняя политика пока еще сохраняет элементы идеализма, и если другой раз они выражают себя довольно неуклюжим образом, это еще не значит, что было бы лучше, если бы их не было вообще. Даже чувство собственной праведности, свидетельствующее об изъяне духовного зрения, имеет некоторую положительную сторону: тот, кто сам себя возводит на определенную высоту, не может себе позволить явно “некрасивые” поступки. Будем, наконец, помнить о том, что рядовые американцы, чье воздействие на внешнюю политику своей страны (гораздо более значительное, чем это обычно представляют бывшие советские люди) в целом трудно оценить однозначно, в одном по крайней мере проявляют завидное постоянство: в своей массе они не разделяют великодержавных амбиций и не одобряют “чрезмерное” вмешательство Соединенных Штатов в дела других стран 2.