Читать «Трагедия казачества. Война и судьбы-4» онлайн - страница 176

Я не помню теперь, какие чувства и соображения руководили мною в тот момент, и что мне показалось подозрительным, но я подошел к краю дороги и, когда автомобиль приблизился, поднял правую руку, давая знак остановиться. Сигнал не был принят во внимание, и машина продолжала свой путь. Опять я сорвал с плеча карабин и выпалил в воздух. Автомобиль затормозил. Из него вышел немецкий капитан и спросил, что случилось. Я потребовал предъявить путевые документы. Капитан игнорировал мое требование. Заметил при этом, что для официальной проверки проезжающих автомашин я обязан употреблять специальный жезл, а не просто поднимать руку. Порядок должен быть!

Как и в первый раз, появился дежурный вахмистр. От этого не стало легче. Вахмистр не говорил по-немецки и не знал, что делать. На наше счастье в эту минуту вышел из дома напротив сотник Краснов. Стройный, с великолепной выправкой, в донской форме (за исключением немецкого офицерского мундира), он производил впечатление идеального казачьего офицера. Офицеры отсалютовали друг другу. После краткого обмена словами немецкий капитан сел в автомобиль и со своим итальянским коллегой возобновил свой путь. Сотник и вахмистр ушли в училище, не сделав мне никакого замечания. Я опять остался один на своем посту, чувствуя себя в этот раз довольно смущенным.

Тут до меня донесся возбужденный и одновременно приятный голос. Я обернулся. Во дворе, за моей спиной, синьорина объясняла братишкам и вышедшим из дома взрослым, что я стрелял в tedesco, т. е. немца. Но теперь, не в пример раннему происшествию, она смотрела на меня с нескрываемым уважением. Я понял, что мой прежний «проступок» мне был прощен. Обрисовывались перспективы углубления нашего знакомства. Действительно, как только синьорина осталась одна, у нас завязалось подобие разговора. Схватывая отдельные знакомые мне слова, я уловил ее главную мысль, что итальянцы ничуть не ниже и не хуже немцев и ни в чем им не уступают. Желая в свою очередь сказать синьорине приятное и тем возвысить себя в ее глазах, я решил развить ее мысль, что если немцы — народ солдат, то итальянцы — люди искусства с исключительно развитым чувством красоты. Разумеется, я все это мог легко произнести по-русски. Мне же надо было изъясниться по-итальянски. Я мобилизовал все десять слов моего скудного итальянского словаря, и вместо приготовленной хвалы творческому гению итальянского народа произнес нечто вроде — «немцы хорошие солдаты (boni soldati), а итальянцы хорошо поют (bene cantare)». Результаты не заставили себя ожидать. Синьорина истолковала мои слова в том смысле, что немцы хорошо сражаются, а итальянцы умеют только хорошо петь. В те времена военного поражения и политического унижения Италии — весьма сомнительный комплимент.

Восприняв мои слова, как оскорбление, она демонстративно повернулась ко мне спиной, ушла в дом и больше не появлялась. Вот до чего доходит отсутствие общего языка в международных отношениях! Больше я ее не видел.