Читать «Дорога без следов» онлайн - страница 167

Сказать ему про Тониного отца или нет? Пожалуй, не стоит — не ровен час, после того, как не стало генерала Ермакова, вспомнят злые люди и про одинокого отшельника, корпеющего по ночам над тайнами времени, которые, вместе с иными тайнами мироздания, уже давно превзошли в своих работах и вождь пролетариев всего мира, и вождь трудящихся всей земли. Потому бесплодные потуги отшельника только вредны для трудового народа. Они уводят его от труда и борьбы с капиталом в область непознанных, почти чернокнижных теорий, не способных дать сиюминутной отдачи или еще больше прославить в веках имя вождя. А посему колдовские теории еще более вредны и опасны, как и их творец. Ату его, ату!

Но сам отшельник пока еще блажен и счастлив в своем неведении — ему не многое нужно: были бы постель, кусок хлеба, любимые книги, простой карандаш, клочок бумаги и тишина, которая так редка в мире, полном бушующих страстей, войн, смертей, политических интриг, любовных драм и бытовых трагедий.

«Мне приснилось, что сердце мое не болит», — такое действительно может только присниться. Это поэт, офицер, георгиевский кавалер подметил очень верно, поскольку у каждого человека, обладающего совестью и честью, обязательно болит сердце за ближних и за то, что делается вокруг. Неужели и этот кудесник-отшельник когда-нибудь не выдержит и, выплеснув при чужих боль своего сердца, разделит судьбы множества несчастных, пропадет в метельной круговерти Соловков или Нарыма, ляжет в вечную мерзлоту или провалится под лед?

Антон даже потряс головой, отгоняя от себя страшные видения, а профессор уже убрал записочку и поставил на патефон новую пластинку, предварительно аккуратно протерев ее бархоткой.

— Его любимая, — объяснил он, опуская на вертящийся черный диск блестящую иглу.

«В жизни все неверно и капризно, дни бегут, никто их не вернет», — с мягким акцентом запел Петр Лещенко.

«Пора, пожалуй, собираться, — подумал Волков. — Посидели, поговорили, помянули. Сейчас домой, позвоню еще раз Коле Козлову, попрошу его поискать Тоню, мою Тоню-Антонину, напишу письмо маме, проверю свои вещички, а утром — в эшелон и на запад».

— Спасибо за вечер, — он поднялся, расправляя складки гимнастерки под ремнем. — Берегите себя, Игорь Иванович. Надеюсь, еще приведется нам снова встретиться и опять посидеть, поговорить. Прощайте.

— Что вы! — всполошился хозяин. — Никогда не говорите так. Надо говорить: до свидания.

— Хорошо, — Антон слегка сжал его хрупкую кисть в своей сильной ладони и, поддавшись порыву, притянул к себе и обнял Игоря Ивановича, как совсем недавно, прощаясь, обнимал Павла Семеновича на перроне вокзала, около готового к отправлению эшелона. — До свидания!

— Уходите, — тоскливо констатировал профессор. — Все уходят и оставляют меня совсем одного… Так и не поговорили толком, не вспомнили многого. Не зря древние отмечали, что в разлуке три четверти ее тяжести берет себе остающийся и только одну yносит уходящий. Если бы вы знали, сколь тяжко одному!