Читать «Евангелие огня» онлайн

Бытие

Смотритель музея распахнул еще одну древнюю дверь, и от тела каменного льва отвалилась, словно она только этого и ждала, голова. Большая каменная голова, высеченная столетия тому назад, врезалась в пол. От удара по нему заскакали осколки керамических плиток. Голова перекатилась и улеглась у левой лапы льва, приоткрыв рот с выбитыми клыками и уставив гневный взгляд — мимо обрубка собственной шеи — в расписной потолок.

— Немыслимо, — сказал Тео, решивший, что от него могут ожидать некоего выражения благоговейного ужаса.

— Да нет, ничего немыслимого, — хмуро отозвался музейный смотритель. — Грабители пытались уволочь и голову льва тоже. Долго отламывали ее — топорами, ломами, даже из винтовок по ней стреляли. Один из них выпалил льву в шею, а пуля отскочила и попала ему в ногу. Дружки его только рассмеялись. И занялись другими экспонатами.

Тео вступил в ободранный зал, потупившись, — так, точно испытывал смирение перед могучей печалью Аллаха, взиравшего на его оскверненное святилище, — а на самом деле, пытаясь различить следы крови. В этом зале произошло убийство и, вдобавок к нему, несчастье с получившим пулю в ногу грабителем. Однако с того дня полы успели подмести, протереть. Не очень старательно, но все-таки. На полу еще оставались там и сям малюсенькие осколки стекла, крошки керамики, обрывки тканей.

Смотритель тоже пострадал от налетчиков. Голова его была обтянута неопрятной, смахивавшей на подгузник белой повязкой, с розоватым пятном не впитанной ею крови посередке. Повязка пребывала в нелепом несоответствии с его двубортным темно-серым костюмом, темно-коричневой кожей и дорогими туфлями. Зачем щеголять такой отдающей Первой мировой обмоткой, если рану можно стянуть несколькими полосками хирургического пластыря?

«Выкаблучивается» — подумал Тео, сознавая, впрочем, что проявляет безобразную черствость. Этот тип — чистопородная жертва, тут и сомневаться не в чем. Однако жертв трагических событий отделяла от прирожденных невезушников тонкая разграничительная черта. Прирожденные были людьми дьявольски неприятными, слонявшимися, шаркая ногами, вокруг тебя с жалкими физиономиями и грязными бинтами над ними. Они просто притягивали к себе беду и — война там или не война — заканчивали тем, что обзаводились ореолами незаслуженного страдания. Тео подозревал, что смотритель принадлежит именно к этой породе. Великая несправедливость войны и голова в окровавленной повязке отвечали его статусу мученика, — вот он и исполнял эту роль, как умел. Меланхолический фатализм, который журналисты привычно именуют «спокойным достоинством», сквозил в каждом его слове и движении.