Читать «Суть времени. Цикл передач. № 31-41» онлайн - страница 47

Если мир — это безупречная машина, вращающаяся по определённым законам;

если всё подчинено дифференциальным уравнениям, а все территории гладки и предсказуемы, и всё это напоминает заведённый механизм;

если такова реальность;

если разум, наконец, открыл нам подлинную реальность — не ту, которую дают нам наши ощущения и суеверия, а подлинную реальность, открытую только разумному, и мы теперь понимаем, что это естественно в высшем смысле слова, это хрустальная беспощадная красота природы,

то всё должно быть естественно.

Разум и природа — вот то, что заменило церковные догмы.

Вот Евангелие модерна — разум и природа. Именем природы и естественного, открытого только разуму и этим очень сильно отличающегося от непосредственных ощущений, от заблуждений (все мы видим, что солнце встаёт и заходит, а на самом деле всё не так)… Вот этот настоящий мир, открытый только разуму, он беспощадно красив. И если следовать законам этого мира, постигая их, и перенести эти законы на законы социума, то можно достигнуть того, что в предыдущие тысячелетия считалось невозможным, — счастья человека на земле.

Ряд французских просветителей доходил до того, что человек будет бессмертен и в этом состоянии будет ещё и счастлив. Другие говорили о счастье как о главном проекте Нового времени. Раньше считалось, что счастье существует только в меру божественного вознаграждения по ту сторону. Здесь речь шла уже об ином. Но движение предполагалось ими за счёт того, что разбуженные «иметь» будут, сталкиваясь, рождать энергию. А эта энергия потянет вперёд.

«Да, это будет злая энергия! И что? Но она же потянет вперёд! Все эти столкновения родят восходящий поток».

Об этом говорилось прямо: «Пар может взорвать котёл, но если ты правильно котёл устроишь, то поезд побежит вперёд. Надо использовать только это, правильно использовать эту безупречную модель. А для этого надо отказаться от сострадания и от коллективизма, потому что только мечущийся индивидуум может хотеть по-настоящему. Только став индивидуумом и почувствовав себя отлучённым от связи, а значит, от любви и от всего, что даёт традиционное общество, он может возгореться до предельной алчности и захотеть иметь, иметь, иметь, иметь, иметь. А мы его организуем на законах разума, поставим ему рамки, создадим институты, учреждения, зададим правила игры. И он в этой своей низменной, отвратительной алчности начнёт творить благое дело: развивать производительные силы, двигать всё вперёд…»

Вот такой человек — имеющий, алчущий, помещённый в соответствующие социальные матрицы и принуждённый к беспощадному выполнению правил социально-ролевых игр, — есть актор Нового времени.

Тем самым этот человек изначально оказался вне того, что называется «быть».

Он мог пребывать в этом какие-то узкие полосы, стыдясь сам того, что он выходит за нормы и каноны великой новой эпохи — конечно же, эпохи, основанной на мощных социальных регуляторах. Но теперь эти регуляторы должны быть такие, чтобы человек не о любви думал, а думал о другом.

С древнейших времён в традиции существуют суд и милость. Так вот, всё оказалось построено на основе суда, права как воплощения этого суда. Милость оказалась отвергнута, не нужна. Она оказалась лишней в ньютоновско-локковской модели, которую затем начали проводить в жизнь Вольтер и его единомышленники. Это всё оказалось лишним.