Четверг. Сегодня стул был не у дел.Он не переместился. Ни на шаг.Никто на нем сегодня не сидел,не двигал, не набрасывал пиджак.Пространство, точно изморось — пчелу,вещь, пользоваться коей пересталвладелец, превращает ввечеру(пусть временно) в коричневый кристалл.Стул напрягает весь свой силуэт.Тепло; часы показывают шесть.Все выглядит как будто его нет,тогда как он в действительности есть!Но мало ли чем жертвуют, вчераот завтра отличая, вечера.
V
Материя возникла из борьбы,как явствуют преданья старины.Мир создан был для мебели, дабысоздатель мог взглянуть со сторонына что-нибудь, признать его чужим,оставить без внимания вопросо подлинности. Названный режимматерии не обещает роз,но гвозди. Впрочем, если бы не гвоздь,все сразу же распалось бы, как есть,на рейки, перекладины. Ваш гостьне мог бы, при желании, присесть.Составленная из частей, вездевещь держится в итоге на гвозде.
VI
Стул состоит из чувства пустотыплюс крашенной материи; к чемуприбавим, что пропорции простыкак тыщи отношенье к одному.Что знаем мы о стуле, окромя,того, что было сказано в пылуполемики? — что всеми четырьмястоит он, точно стол ваш, на полу?Но стол есть плоскость, режущая грудь.А стул ваш вертикальностью берет.Стул может встать, чтоб лампочку ввернуть,на стол. Но никогда наоборот.И, вниз пыльцой, переплетенный стебельвмиг озарит всю остальную мебель.
VII
Воскресный полдень. Комната гола.В ней только стул. Ваш стул переживетвас, ваши безупречные тела,их плотно облегавший шевиот.Он не падет от взмаха топора,и пламенем ваш стул не удивишь.Из бурных волн под возгласы «ура»он выпрыгнет проворнее, чем фиш.Он превзойдет употребленьем гимн,язык, вид мироздания, матрас.Расшатан, он заменится другим,и разницы не обнаружит глаз.Затем что — голос вещ, а не зловещ —материя конечна. Но не вещь.
весна 1987
Шорох акации
Летом столицы пустеют. Субботы и отпускауводят людей из города. По вечерам — тоска.В любую из них спокойно можно ввести войска.И только набравши номер одной из твоих подруг,не уехавшей до сих пор на юг,насторожишься, услышав хохот и волапюк,и молча положишь трубку: город захвачен; стройпеременился: все чаще на светофорах — «Стой».Приобретая газету, ее начинаешь с тойколонки, где «что в театрах» рассыпало свой петит.Ибсен тяжеловесен, А. П. Чехов претит.Лучше пойти пройтись, нагулять аппетит.Солнце всегда садится за телебашней. Тами находится Запад, где выручают дам,стреляют из револьвера и говорят «не дам»,если попросишь денег. Там поет «ла-ди-да»,трепеща в черных пальцах, серебряная дуда.Бар есть окно, прорубленное туда.Вереница бутылок выглядит как Нью-Йорк.Это одно способно привести вас в восторг.Единственное, что выдает Восток,это — клинопись мыслей: любая из них — тупик,да на банкнотах не то Магомет, не то его горный пик,да шелестящее на ухо жаркое «ду-ю-спик».И когда ты потом петляешь, это — прием котла,новые Канны, где, обдавая запахами нутра,в ванной комнате, в четыре часа утра,из овала над раковиной, в которой бурлит моча,на тебя таращится, сжав рукоять меча,Завоеватель, старающийся выговорить «ча-ча-ча».
