Читать «Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман» онлайн - страница 167

— Хантыйское кладбище.

— Как же хоронят в этих шалашах?

— Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали. Отпилят у долбленой лодки корму и нос, в нее и кладут. Чуть землю покопают, а сверху этот шалаш. Старухи по праздникам и кормить, и поить покойников ходили…

За кладбищем по берегам пошел кедрач и ельник. Причудливые корни вывороченных деревьев были похожи на сказочные существа, хранящие тишину тайги. Тут поневоле не плеснешь веслом. Все настороженно, тихо, и казалось, вот–вот из‑за коряг появится медвежья морда.

Справа берег обрамляла длинная полоса желтого песка, слева до самой воды спускались заросли травы и кустарника.

— На карте Тарьёган — последний населенный пункт на этой реке, — сказал Росин. — Никаких селений больше не будет?

— В эту сторону не будет. Старое зимовье только. Тринадцать песков отсюда.

— Каких песков?

— А вот видишь, по одну сторону песок тянется. По другую нету. Повернет река — песок на ту сторону перейдет. Так тринадцать раз переменится песок берегом — и будет зимовье. Мы по рекам все песками мерим.

— Как же ими мерить? Один песок на двести метров, Другой километра на два тянется.

— Это верно. Однако реки наши никто не мерил, верстовых столбов нету. Как скажешь, к примеру, где старое зимовье? У тринадцатого песка. Где кедрач хороший начинается? У осьмнадцатого песка. Ты не гляди — пески разные. Это если один с одним мерить. А десяток с десятком — на одно и выйдет.

— Я когда‑то думал, тут кедры одни, пихты, лиственницы, елки с соснами. А здесь вон сколько берез, — сказал Вадим.

— Как же без березы? Она тут для всего нужна: на нарты, топорища, ручки, да мало ли… А что тебя по охотницкому делу учиться заставило? — неожиданно спросил Федор. — Что там у вас, под Москвой, охота шибко хорошая? Отец‑то не охотой промышлял?

— Нет, не охотой! — Росин засмеялся. — Он у меня слесарем был. А в лес, правда, каждое воскресенье ходил. И меня другой раз брал. Я тогда еще в школе не учился. Вот, наверное, с того времени и привык к лесам. Потом все свободное время в лесу пропадал. Товарищ у меня — Димка, так нас с ним матери с фонарями ночью разыскивали. В каникулы с темна до темна в лесу. Охотились с луками. Ничего не убивали, конечно. А потом, в войну, ружье после отца досталось. Так вот и привык к лесу, и в институт такой поступил. А Димка ихтиологом стал, рыб изучает.

Росин помолчал, улыбнулся своим мыслям, потом продолжал:

— Мы с ним еще в четвертом классе путешественниками хотели стать. Потом узнали, что просто путешественников, без специальности, не бывает. Решили стать биологами. А позже, классе в девятом, оказалось, что и в биологии выбирать надо. Вот и выбрали… Так что, можно сказать, с детства мечта.

— А не наскучит по урманам‑то мотаться?

— Тебе же вот не наскучило.

— Я привычный. А надоест если, тогда что?

Росин усмехнулся:

— В канцелярию сесть можно, в «табуретный рай», как у нас говорили. Туда и с нашей специальностью можно.

— Ну а женишься? Все одно, так и будешь в тайге? А она как?

— В экспедициях врачи тоже нужны… Федор, а это ведь тринадцатый песок.