Читать «Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман» онлайн - страница 137
Анатолий Александрович Севастьянов
Олег расспрашивал об охоте в этих краях. Сам он с детства бродил по лесам, но то была другая охота, не промысловая.
— Как же вы тут на кабана охотитесь? Если тихо по замерзшим листьям идти, далеко не уйдешь. А если греметь на весь лес, как сейчас идем, какие же кабаны подпустят?
— Зачем тихо? Подкрадываемся только там, где они пасутся. Мы уже знаем эти места. А в незнакомой местности ходом идешь за ними, когда снег выпадет. Как пошла их тропа на одном уровне сопки обходить, так и идет. И ты по ней быстрым шагом. А начали расходиться, в верх–вниз по сопкам лазить, вот здесь осторожно надо, посматривай, где кормятся.
Расспрашивал Олег и про соболя.
— В этот сезон так промышляй, — говорил Алексей. — А на следующий год с ранней осени подшаманишь маленько, привалишь соболишек, и будет у тебя настоящая охота.
За разговором незаметно дошли до зимовья. Это был небольшой аккуратный домик, собранный из брусьев. Окна снаружи обиты прозрачной пленкой, чтобы не продувало. Ручка у двери — кривой березовый сук. Под ним отметины когтей медвежонка. Так две лапки и отпечатал: правой нажал повыше, левой пониже.
На улице, в сторонке, канистра с бензином. В сенцах на низеньком столике примусок «Шмель», чтобы согреть чай, когда не топится печка.
Хозяин зимовья уже готовился к промыслу, да бабка на этот раз победила: уговорила уехать к сыну нянчить внуков.
Удивила Олега труба. Она не торчала из крыши, а поднималась из‑под земли около дальнего угла зимовья. Когда он вошел внутрь, удивился еще больше: плита была так заглублена в землю, что верх ее был вровень с полом. Перед дверкой и поддувалом вырыта яма, выложенная кирпичом.
Оказалось, дымоход проложен под полом, как делали это корейцы в своих жилищах. Спать на таком полу тепло, как на русской печке.
Под потолком над плитой жердочки для одежды. На плите уже неотмываемый от копоти чайник, низкая, но очень широкая кастрюля, чтобы быстрее в ней закипало.
Алексей взял топор, вышел и отколол от смоляного кедрового пня толстую щепу. По цвету и весу было похоже — щепа намокла в воде. Но стоило поднести к ней спичку, тут же загорелась, а в печке гудело так, словно там работала форсунка или паяльная лампа.
— С этим пнем заботы с растопкой не будет, — сказал Алексей. — Иди за водой, попьем чайку, и мне пора назад.
Ручей был перегорожен небольшой плотинкой из камней. В середине оставлен узкой проход. Вода бежала с большой скоростью и не замерзала, наверное, до самых сильных морозов.
Темная, почти черная оляпка пролетела вдоль ручья и села у воды. К ней подлетела вторая. Обе посвистывали и резко кланялись.
— Вся эта падь, по которой ехали и шли, с падюшками, ключиками — твои угодья. Ключиком или ключом у нас тут называют не только место, где вода из‑под земли бьет, но и сам ручеек, и распадочек, по которому он течет, — говорил Алексей, когда пили чай в зимовье. — Моя зимовьюшка в ту сторону. Я к тебе наведаюсь. Если раньше надо будет уйти, мало ли чего, иди по дороге, которой ехали. Дойдешь до трассы, там проголосуешь. Не так уж далеко, часов шесть ходу.