Читать «Призрак улицы Руаяль» онлайн - страница 7

— А как вам дофина?

— Она еще дитя. Бесспорно, красивая, но еще не сформировавшаяся. Грациозная походка. Прелестные белокурые волосы. Слегка удлиненное лицо, безупречная кожа молочно-белого цвета, голубые глаза. Однако пухлая нижняя губа, на мой взгляд, слишком выдается вперед. Лаборд полагает, что супругу дофина вряд ли будут воспринимать всерьез, а в будущем она причинит дофину немало лишних хлопот…

— Однако, сколько сарказма в ваших словах, Николя! — усмехнулся Семакгюс. — Иногда мне кажется, что ваши обязанности вставляют вас забыть, что вы не только полицейский, но еще и благовоспитанный человек. Кстати, что вы скажете о дофине?

— Герцог Беррийский представляет собой крупного молодого человека, нескладного, с резкими движениями. Он раскачивается при ходьбе, отчего может всем кажется, что он ничего вокруг не замечает и не слышит, что, согласитесь, по справедливости кажется всем странным. Вечером после свадьбы король весьма активно побуждал его к… ну, в общем, чтобы он позаботился о наследниках…

— Главный министр Шуазель не щадит нашего будущего короля и без прикрас пишет о его бессилии, — заметил Семакгюс. — Говорят, дофин отказывается разговаривать с Шуазелем, объясняя это тем, что в свое время герцог нанес оскорбление его покойному отцу.

— Подобное оскорбление вполне можно приравнять к преступлению оскорбления величеств: Шуазелю надо бы молить небо, чтобы ему не пришлось подчиняться будущему королю как простому подданному!

Карета резко остановилась, и оба собеседника ударились о переднюю стенку кузова. Справившись с эмоциями, Николя открыл дверцу и спрыгнул на землю. Опять затор из-за скопления карет, подумал он. В самом деле, с улицы Бель-Шас выворачивала огромная берлина, пытаясь встроиться в длинную вереницу экипажей, вытянувшуюся вдоль улицы Бурбон. Прокладывая дорогу среди плотного скопления зевак, он упрекал себя за то, что не послушался мудрого совета Семакгюса, предлагавшего ехать через мост Севр и добираться до площади Людовика XV по правому берегу! А он заупрямился и поехал напрямую, коротким путем, через мост Руаяль и по левому берегу. Наконец Николя удалось прорваться через круг зевак, уставившихся на землю, где их взорам открывалась удручающая сцена.

На земле, в луже крови, с совершенно белым лицом и закатившимися глазами, лежал старик, без сомнения, сбитый неповоротливой каретой. Парик и шляпа отлетели в сторону, явив всем гладкий, цвета слоновой кости череп. Возле него на коленях стояла старушка в порванном плаще и скромном платье, какие обычно носят небогатые горожанки. Она попыталась поднять голову раненого, но у нее не получилось, и она, тихонько плача, принялась ласково гладить его по щеке. Толпа, замерев, взирала на эту горестную картину. Однако молчание было недолгим: вскоре раздались гневные выкрики и угрожающий ропот, и в адрес кучера кареты, уже почти вписавшейся в поток экипажей, двигавшихся по улице Бурбон, полетели угрозы и оскорбления. Из глубины кареты послышался надменный голос, приказавший кучеру разогнать столпившуюся чернь и ехать дальше. Кучер хлестнул лошадей, но тут Николя схватил одного из коней под уздцы, и когда животное замерло, он зашептал ей на ухо. Он иногда пользовался своей способностью мгновенно устанавливать некую загадочную связь между собой и лошадью. Продолжая шептать, он стал пальцем массировать десну коня, и тот, вздрогнув, подался назад. Обернувшись, Николя увидел, как Семакгюс, склонившись над раненым, ощупал ему шейные позвонки и поднес к губам карманное зеркальце. Подняв с колен старушку, он поискал взглядом, кто бы мог ему помочь. Вызвались двое мужчин; они раздобыли доску, осторожно уложили на нее раненого и понесли. Человек в черной одежде выразил желание сопроводить носилки. Семакгюс пошептался с ним и поручил ему старушку.