Читать «Россия и мессианизм. К «русской идее» Н. А. Бердяева» онлайн - страница 215

91

Такой выдающийся историк, как А. Кизеветтер, увидел в Иване Пересветове отдаленного предшественника русских тоталитарных идеологий двадцатого века (ср.: А. Кизеветтер. Иван Пересветов // Сборник статей, посвященных П. Б. Струве. Прага, 1925. С. 287 и сл.).

92

В этой связи характерен пример Кельсиева, друга и сотрудника А. И. Герцена: именно антиевропейскими и патриотическими мотивами был обусловлен его переход на монархические позиции (ср.: Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 11. С. 248; Paul Call. Vasily Kelsiev. An encounter between… Russian Revolutionaries and the Old… Believers. Belmont, USA. P. 183–197).

93

Советский востоковед М. П. Павлович с удовлетворением цитирует доклад, датированный 1909 годом (см.: Тигранов. Экономическое и социальное положение в Персии. СПб., 1909), автор которого утверждает, что в иранском Азербайджане крестьяне «мечтают» о присоединении к России (М. П. Павлович, С. Иранский. Персия в борьбе за независимость. М., 1925. С. 15).

94

Касаясь мер, которые принимали российские власти, подавляя польское восстание 1863 года, лорд Элленборо говорил: «В данный момент российский император — первый революционер в Европе… Возмущение масс против собственности (принадлежащей польским помещикам) идет полным ходом, и император возглавляет его» (цит. по: Kucharzewski. Origins. P. 380). А пятнадцатью годами раньше Доносо Кортес, клерикально-монархический идеолог, выступая в испанском национальном собрании, указывал, что «славянство давно уже связало себя с революцией» (ответ Герцена на это высказывание хорошо известен, ср.: Герцен (1919). Т. 8. С. 40 и сл.; см. также: Герцен (1919). Т. 16. С. 462, 429 и сл.)

95

Здесь Герцен предвосхищает социологию Макса Вебера.

96

Распространенное представление, согласно которому национализм и интернационализм суть противоположности, имеет сугубо западноевропейское происхождение и, безусловно, не должно рассматриваться в качестве универсального.

97

Британское представление о «богоизбранности» Англии, избранности английским богом, ведущим битвы против ее врагов, является полной противоположностью представления о «русском Христе» Достоевского (см., например: F. Brie. Imperialistische Strömungen in der englischen Literatur. Jena, 1928) — как противоположны империализм по Киплингу и по Достоевскому.

98

Нет необходимости специально останавливаться на чрезвычайной односторонности такого понимания Достоевского. Оно характеризует, однако, революционный мессианизм, присущий левоэсеровской идеологии, — последней исторической разновидности народничества, поглощенной большевизмом. Эта трактовка имеет смысл лишь благодаря отождествлению революции с осуществлением хилиастических предчувствий Достоевского, с осуществлением миссии, носителя которой Достоевский видел в русском народе. Такое отождествление было предпосылкой всего штейнберговского построения. Таким образом, обвинения русской революционной интеллигенции в том, что она отреклась от русского мессианизма ради космополитизма (ср.: С. Булгаков // Вехи. СПб., 1909. С. 60–61), несостоятельны. Приведенное рассуждение Штейнберга — характерный пример слияния русского и ветхозаветного мессианизма; А. 3. Штейнберг, чей брат был некогда раввином, апеллирует к наследию Достоевского, русского национального пророка. Иванов-Разумник, во многих отношениях революционный эпигон националистического славянофильства, посвятил свои размышления о русском мессианизме не кому-нибудь, а пророку Иеремии (см.: Иванов-Разумник. Россия и Инония. С. 23). На слияние ветхозаветного и русского мессианизма указывал еще Бердяев (Бердяев. Истоки. С. 107).