Читать «Семь песков Хорезма» онлайн - страница 14

Валентин Фёдорович Рыбин

Спали на кошмах, в сторонке чадил костерок. Чуть свет поднялись и отправились в путь. Сначала ехали вдоль моря, затем свернули на восток. Дорога тянулась по такырам. К вечеру караван пересек полувысохшее русло Атрека. Потянулись небольшие озера, заросшие камышом. Ночевали на берегу озерца. Всю ночь отбивались от несметного полчища комаров и слушали неугомонный хор лягушек. Рузмамед любопытства ради расспрашивал у Сергея о том, как он оказался в Персии. Пушкарь отвечал неохотно, но не врал. Обхватив мускулистыми руками колени, он мрачно смотрел на пляшущие языки костра, цедил сквозь зубы:

— Жизнь сучья... А когда себя чувствуешь скверно, то и ведешь подобающе...

— Не горюй, Сергей-ага, — похлопал пушкаря по плечу Рузмамед. — В Хиве ты не пропадешь. Если понравишься Аллакули, он тебя господином сделает. Будешь жить во дворце — Кара-кель правду тебе сказал. С рассветом отправились дальше по Мисрианской равнине. Восходящее солнце, стирая темень ночи с просторов, обнажило потрескавшиеся такыры, небольшие барханы с жесткой растительностью. По мере того как поднималось солнце, цвет пустыни в разных местах ме нялся: казалось, на ней проступали огромные — то синие, то фиолетовые, то бледно-красные — пятна. Сначала это забавляло Сергея, но вскоре пустынный пейзаж на доел ему.

— Ну и земля у вас, кость бы ей в горло! — выругался он в сердцах. — Как же вы на ней живете?! Ни полей, ни огородов, ни садов фруктовых, а главное, и жилья нигде нет. Слушай, Рузмамед, да тут же удавиться можно с тоски! Был бы ты добрым человеком — закрыл глаза да отвернулся, а я бы сбежал от тебя. Тут пока еще недалеко до моря, а по нему рыбацкие шхуны ходят.

Рузмамед внимательно посмотрел на пушкаря, сочувственно улыбнулся и сразу сделался строже, в глазах появился холодный блеск.

— Сергей, нет тебе дороги в твою Расею, там сразу голову с тебя снимут. Однако желание убежать от нас у тебя слишком велико, я помогу больше не думать об этом. Джигиты, привяжите его к хвосту последней верблюдицы!

Пушкаря тотчас повалили, через минуту руки его были стянуты веревкой. Другой конец веревки привязали к хвосту старой верблюдицы и поехали дальше Сергей с вытянутыми руками поплелся сзади. Он стыдил сердара за бесчеловечность, материл его на чем свет стоит, но тот и вида не подавал, что все это слышит. Туркмены вскоре совсем забыли о своем пленнике,

Караван весь день шел по равнине, и Сергей весь день шагал за верблюдицей. Он выбился из сил и все время думал: «Хоть бы не свалиться с ног. Если упаду, то, считай, пропал. Пока эти злодеи вспомнят обо мне, я обдеру о землю лицо и спину». О смерти он думать боялся, только приговаривал: «Не приведи Бог сдохнуть в этих местах».

Вечером караван остановился на ночлег у развалин Мешхед-Мисриана. Огромный, полуразрушенный минарет, одиноко торчавший посреди равнины, напоминал о былом расцвете этих мест, Едва джигиты осадила верблюдов, Сергей тотчас лег на спину и запрокинул за голову руки. Все тело ломило, руки и ноги казались чужими, а во рту держалась сухая горечь, словно разжевал комок верблюжьего помета. Ни Рузмамед, ни Кара-кель не спешили подойти к нему. Ему хотелось пить, но гордость, — та самая гордость, из-за которой он, не стерпев, бросился на лекаря и убил его, — и сейчас не позволяла ему идти на унижение. Путники разожгли небольшой костер, поставили на огонь тунче, (Тунче — сосуд из жести в виде чайника) вскоре запахло жареным мясом — разогрели ковурму. (Ковурма — измельченное жареное мясо) Ели, смеялись от души, вспоминая о чем угодно, но только не о пушкаре. Наконец Рузмамед встал, взял чайник с пиалой и подошел к пленнику.