Читать «Политика доброты. Сборник.» онлайн - страница 12

С тех пор его жизнь превратилась в непрерывный процесс исключительно осторожного балансирования между положением гостя страны, которая предпочла бы, чтобы он хранил молчание, и врага государства, с которым заигрывают многие мировые державы. Не отступая ни перед никакими препятствиями, Далай Лама организовал пятьдесят три тибетских поселения в Индии и Непале, создал институты сохранения искусства его страны, ее священных текстов и медицинских традиций. В последние годы он начал, подобно папе Иоанну Павлу Второму, много путешествовать по миру, читая лекции в Гарварде, встречаясь с папой и заботясь о своей пастве, будь то неграмотный крестьянин или американский актер Ричард Гир, изучающий буддизм с 1982 года. Всегда стремясь во всем видеть лучшее, Далай Лама считает, что в некоторых отношениях изгнание стало для него благословением. «Пока мы находились в Тибете, церемониальная деятельность отнимала очень много времени, по сути, не принося никаких результатов. Сейчас такого уже нет. Я думаю, это хорошо. Превратившись в беженцев, мы стали реалистами. Теперь нет смысла притворяться».

Многие молодые тибетцы предпочли бы иметь более воинственного правителя. Сердито отмечая, что только в Центральном Тибете более трех тысяч политических заключенных и что Пекин держит на «крыше мира» войска численностью по крайней мере в триста тысяч человек, они проповедуют насилие. Но Далай Лама отказывается проявлять горячность в своих решениях и поступках. «Позволив однажды гневу охватить ваш ум, — замечает он задумчиво, — вы теряете контроль над ситуацией. Вы приближаетесь к безумию. Вы не можете принимать правильные решения и видеть реальность такой, какова она есть. Но если ваш ум спокоен и уравновешен, то вы будете видеть истинное положение вещей. Я думаю, все политики должны обладать такого рода терпением. По сравнению со многими предыдущими советскими лидерами Горбачев, к примеру, гораздо более спокоен, как мне кажется. Таким образом, его действия будут гораздо более эффективными».

Пацифизим, однако, не означает пассивности. «В конечном итоге, — продолжает он, — китайцам придется осознать, что Тибет — это отдельное государство. Если бы Тибет в действительности являлся частью Китая, тогда понравилось бы это тибетцам или нет, но им пришлось бы смириться. Однако дело обстоит иначе. Так что у нас есть все основания заявлять о своих правах».

Далай Лама проводит много времени, размышляя о том, что тибетский буддизм может привнести что-то свое и что-то взять из других учений. Например, он верит, что буддизм может показать марксизму путь создания подлинного социалистического идеала «не через силу, не через логическое обоснование, а через крайне осторожную, мягкую тренировку ума, через развитие альтруизма». Он видит очень много точек соприкосновения между своей верой и психологией, космологией, нейробиологией, общественными науками и физикой. «Очень многому мы, буддисты, должны научиться, изучая последние достижения науки. А ученые могут в свою очередь что-то взять из буддийских толкований действительности. Мы должны проводить исследования, а затем принимать результаты такими, каковы они есть. Если даже слова самого Будды не выдержат проверки, — говорит он, улыбаясь лучезарной улыбкой и ниспровергая святыни, — то и они должны быть отвергнуты».