Читать «Осенние мухи. Повести» онлайн - страница 40

Маргарита Эдуардовна стояла на коленях, поддерживая руками запрокинутую голову мужа.

— Печень? — спросил я.

Она кивнула на приготовленный шприц с морфином.

— Мужа лечит профессор Лангенберг, но его не оказалось дома, — прошептала она.

Я сделал укол и положил на печень горячий компресс. Курилов впал в полузабытье.

Около часа я менял компрессы. Он перестал стонать и лишь изредка вздыхал, как будто ему не хватало воздуха. На груди висел золотой образок на шелковом шнурке. Все стены, затянутые темно-зеленым, почти черным репсом, были закрыты образами. В углу перед огромной иконой Богоматери с некрасивым исплаканным лицом горела лампада. Над кроватью Курилова иконы висели в три ряда.

Жена министра, застыв как изваяние, баюкала в ладонях тяжелую голову больного, словно это был младенец.

Я попросил ее отдохнуть, сказал, что министр без сознания, но она не ответила, как будто не услышала моих слов, и лишь сильнее стиснула пальцами запрокинутое лицо. Курилов тяжело дышал открытым ртом, широкие ноздри раздувались, бледные глаза тускло поблескивали из-под век.

— Валя, любимый мой, дорогой мой… — шептала она.

Я смотрел на нее и видел перед собой потерянную старую женщину… Должно быть, когда-то она была очень хороша… В Маргарите Эдуардовне удивительным образом смешивалось смешное и возвышенное. Ее золотистые волосы завивались колечками, как у маленькой девочки, вокруг рта залегли тонкие и глубокие, как кракелюры на старом холсте, морщины, глаза были подведены черным карандашом, что делало взгляд бездонным.

— Ему не холодно? — шепотом спросила она. — Во время приступов его кожа становится очень чувствительной.

Я осторожно укрыл дрожавшего пациента мягким невесомым одеялом и случайно задел правый бок. Он издал животный стон. Не знаю почему, но этот звук тронул мое сердце.

— Ну-ну, тихонько, сейчас все пройдет, боль отпустит…

Я положил ладонь на пылающий лоб Курилова, отер ему пот. Рука была холодная, и мне показалось, что больному стало легче. Я внимательно вгляделся в его лицо.

— Тебе лучше, дорогой мой? — тихо спросила Маргарита Эдуардовна.

— Не будите его, пусть спит…

Она поправила мужу подушку под головой, я взял флакон уксуса, смочил руки и вернулся к пациенту. Он лежал с закрытыми глазами: несмотря на боль, его бледное лицо хранило всегдашнее холодное, замкнутое выражение.

— Мне поехать за профессором? — подал голос лакей (он дремал, прислонившись к стене в дальнем углу комнаты).

— Да, и поживее… Беги…

Я отошел к открытому окну и присел на подоконник, чтобы выкурить папиросу. Наступило утро, по улице ехали первые экипажи.

Через какое-то время Курилов приподнялся на постели и знаком попросил меня подойти.

— Мы послали за Лангенбергом, — сказал я, чтобы успокоить больного.

— Благодарю. Вы знаете свое дело и хорошо мне помогли.

Курилов говорил по-французски, протяжно и негромко, обессилев от боли. Лицо его было серым, под глазами залегли глубокие тени. Жена наклонилась к нему, погладила по щеке и осталась стоять у изголовья, со страхом и надеждой вглядываясь в любимого человека.