Читать «Возвращение к лисьей норе» онлайн - страница 5

Иржи Прохазка

— Да, знаю я все это, — кивнул Земан. — Я жил какое-то время поблизости, в Катержинских горах.

— Туда мы ходили в трактир за пивом и на танцы, — продолжал старик. — Знаете, жила в то время в Борованах одна молодая цыганка. Вся наша рота пожирала ее глазами, встречая по дороге на плац. — Он рассмеялся. — А у одного новобранца обнаружили в госпитале триппер. Не знаю, какой инкубационный период у этой заразы, но у врачей просто глаза на лоб полезли: мы ведь готовились к присяге, никто и на секунду не мог отлучиться из части. Потом выяснилось, что новичок подцепил триппер от той цыганки. Перелез к ней через забор. Да и после присяги мы свободы не видели, редкостью были увольнения, об отпусках я уж и не говорю. Было это, мой дорогой, во времена шута в министерском кресле, ходил он в белой, чуть ли не в адмиральской, форме. Хотя никогда в армии не служил. В частях его для конспирации называли Мицик. Боялись его все. И офицеры, и высшее командование. Боже мой, скольких мы пережили таких шутов, утверждавших, что без них социализм не построишь…

А служба в армии тогда действительно суровой была, ходили все время простуженные. Помню, целых три месяца я не мог говорить, только сипел, и до сих пор у меня больной позвоночник — на зимних учениях уснул в окопе, примерз спиной к земле.

— Зачем же туда ехать, если у вас только скверные воспоминания?

— Почему скверные? Это была суровая, но самая мужская пора моей жизни. Тогда я был крепким, выносливым. До сих пор не могу понять, как удавалось выдерживать перегрузки. Сначала после утренних разминок — пробежки в один-два километра в холодном тумане — меня рвало от изнеможения. А потом во время учебных атак пробегал и двенадцать километров с тяжелым пулеметом на плечах. Каждые два дня атаковали Стругадло — заброшенную, расстрелянную деревушку… Хочу обойти пешком все эти места, чтобы убедиться — все это в самом деле было, я не вру, когда рассказываю дома о своей армейской молодости. Каждый холмик там хочется руками потрогать, каждый камень, который проклинал, роя очередной окоп. И ту несусветную грязь, и те крутые морозы теперь вспоминаю с радостью. Вот если бы в Праге в декабре я отправился вечером в парк и уснул там на скамейке, наверняка бы замерз или схватил воспаление легких и умер. А в Борованах все выдержал. Даже насморка не подхватил. Военная служба для настоящего мужчины — слава и гордость его жизни.

Земан молча слушал и думал о своем внуке.

Вот видишь, Иван, думал он, так-то обстоят дела с армейской службой. Ты тоже должен преодолеть свою депрессию. Ты должен окрепнуть, чтобы не блевать по утрам от зарядки, как этот старик. Может, когда-нибудь ты будешь вспоминать о службе в пограничных борованских лесах с таким же волнением…

Земан даже решился рассказать своему попутчику о трудностях, возникших у внука на службе, и взять его с собой, чтобы он вспомнил и пережил свою армейскую молодость в Борованах. Но потом отказался от этой затеи. Встреча, которую он так ждал, касалась только их двоих — его и внука. Этому не должен был мешать никто третий.