Читать «На прикладе насечки, на сердце рубцы» онлайн - страница 90

– Тогда в четвертую. Там сейчас как раз гопота заседает…

– В самый раз.

Толстощекий сержант поднялся, носком пнул сумку, которую Степан держал в опущенной руке.

– Что там?

– Вещи, продукты…

– Ты не говори, ты показывай…

Сержанту приглянулись сало и сигареты. И когда Гринчук ушел, затворив за собой тяжелую железную дверь, предложил разбить все пополам.

Тогда все с собой возьмешь. А так здесь оставишь, – кивнул он на полку в углу своего предбанника. – Понимаешь?

Степан, соглашаясь, кивнул. Но сумки все-таки лишился. Равно как шнурков на туфлях и поясного ремня. Ручки у сумки длинные, на них, оказывается, повеситься можно. Хорошо, пакет был полиэтиленовый, куда Степан и сложил свои пожитки.

Глава 28

В камере было душно и сумрачно. Вместо окна – маленькая отдушина, непонятно зачем забранная решеткой. Ни руку ведь через нее не просунешь, ни голову. В грязный бетонный пол были вмурованы железные столбики, а к стенам прикреплены дощатые нары. На ночь их снимают с замка, опускают на столбики… Такое издевательство над заключенными практиковалось на гауптвахте, где Степану приходилось бывать в составе гарнизонного караула. Теперь вот он стал заключенным, и дела его плохи.

В одном углу воняла «чаша Генуя» в бетонном постаменте, в другом, под отдушиной резались в карты три крайне подозрительных типа. Один с бритой головой, голый по пояс, весь в татуировках. Морщинистый лоб, деформированные надбровья, продавленный, как у сифилитика, нос, щербатый рот, кривая ухмылка. Худой, резвый, движения быстрые, хлесткие. Второй покрупней, медлительный. Слипшиеся волосы, взрыхленные фурункулезом щеки. На Степана он глянул исподлобья, недобро, но от карг не оторвался.

– Вскрываюсь! – заявил он, показывая свои карты черноволосому смуглому атлету, обращенному к Степану волосатой спиной.

– Давай, дорогой!.. – с характерным для кавказца акцентом ответил тот. – Ай-яй-яй! Три шлюшки, несерьезно! У меня три короля!

– Твою мать! – фурункулезный в сердцах швырнул карты на пол.

– Чью мать? – встрепенулся смуглый.

– Да твою мать! – обращаясь к Степану, взвыл проигравший. – Из-за тебя, козел!

– Козел твою мать бодал.

Степан не собирался сносить оскорбление. Не в его это правилах.

– Че ты сказал? – рванул на себе майку фурункулезный.

Но Степан лишь усмехнулся, глядя на него. Взгляд твердый, уверенный. Именно это и остановило уголовника.

– Чирь, ты чего понты колотишь? – противно дребезжащим голосом спросил татуированный. Он сидел на столбиках, подложив под задницу кусок фанеры. Остальные – просто на корточках. – По матерям ходишь… Нехорошо…

– Да это, сорвалось, – повинился фурункулезный.

– Срывается болт с резьбы…

– Да ладно, Глырь, не забивайся, – махнул рукой кавказец. – Фраер последнюю треху спустил.

Он поднялся, повернулся к Степану лицом. Брови – как распахнутые вороньи крылья, ястребиный взгляд, орлиный нос. Не человек, а птица… И птица высокого полета. Степан не разбирался в тюремных татуировках, но про восьмиугольные звезды на ключицах слышать приходилось. Такими знаками метят крутых лагерных авторитетов или даже воров в законе.