Читать «Афанасий Никитин» онлайн - страница 5
Катерина Мурашова
— О! Я же говорил: глубоко глядит Афонас. Меня так в молодых годах и звали: Лиса Винченцо. А ты угадал!
— Ладно. Я тоже не лыком шит. Хочу с тобой о здешних торговых делах потолковать…
— Что ж не поговорить…
Винченцо быстро вернулся на свое место. На сливовые глаза словно шторки упали. Нету больше Винченцо. Сидит за столом важный генуэзский чиновник — синьор Перотта.
— Слушаю тебя, Афанасий Никитин…
У южной башни поджидал Афанасия чернявый юркий человечек с двумя слугами. Как завидел, бросился навстречу.
— Ну как, как, Афанасий? Не томи, скажи слово! Удалось ли договориться с Пероттой? Он хитрый лис, интересы своего банка ставит выше самой Генуи, а уж какие-то купцы русские ему и вовсе… Донага готов раздеть…
— Так его и звали… — задумчиво сказал Афанасий.
— Кого? — удивился человечек.
— Перотту. В юные годы сверстники звали его Лисой.
— Поделом. Ну что ж, удивил его твой рассказ?
— Удивил… Только непростой он человек. И мысль в мою душу заронил непростую…
— Все непростые, — проворчал человечек, с неудовольствием глядя на отрешенное лицо Афанасия. — Однако купец торговать должен. Прибыль иметь. Или я неправильно говорю?
— Правильно, Григорий, все правильно говоришь, — подтвердил Афанасий. — И я ничего не забыл. Все твои со Степаном торговые вопросы в разговоре ребром поставил.
— А сроку-то, сроку ждать сколько?
— До Введения во храм Богородицы обещался решить…
Григорий пожевал губами, прикинул что-то, покивал головой.
— Дай-то Господь, дай-то милостивец, — пробормотал он. — Успеем отторговаться так-то…
«Введение во храм Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии» — праздник православной христианской церкви. Празднуется 4 декабря. Часто в средневековье считали время не по светскому (астрономическому), а по церковному календарю.
«Дикое поле» — донские степи и земли вокруг них. Этот путь считался опасным, так как торговые караваны на этом пути часто грабили разбойники и кочевые орды татар.
Стило — палочка для письма с заостренным концом.
На русском подворье в ноябре малолюдно. Осенний караван ушел через Дикое поле месяц назад. Остались те, кто не решился с ним отправиться, опасаясь татар, да те, кто, как и Афанасий, прибыли позже и решили зимовать, дожидаясь весеннего каравана. Времени впереди много, вечера темные. Бегут по черному небу серебряные тяжелые тучи, горят промеж них яркие южные звезды, и мягко светит луна, которая одна на все земли. Горит в небольшой палате масляный светильник. Беленые стены, деревянный стол, каменная лавка, накрытая татарским ковром. За столом, сгорбившись, сидит на табурете человек. Перед ним шитая тетрадь, раскрытая на первой чистой странице. В руке у человека стило. Обтерев ладонью лоб, человек оборачивается в красный угол к иконе, истово крестится, обмакивает стило в горшочек с арабстанскими чернилами и решительно выводит первые строки: «За молитвы святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, раба грешного, Афанасия Никитина сына…» Остановился, положил стило. — Грешен, ох, грешен! — бормочет Афанасий. Видно, что начало труда дается ему нелегко. Высокий лоб весь в поту, рука чуть заметно дрожит. — Кто я таков, чтоб о делах своих писать?! Перот-та — лис искуситель! Разве бросить все… Скрипят несмазанные дверные петли. На пороге Степан Васильев — московский купец, красивый, голубоглазый, с русой кудрявой бородой по грудь. Настоящий богатырь. На подворье рассказывают, в позатот год в низовьях Дона на его караван ночью разбойники напали. Так он один чуть не дюжину татар раскидал. Говорят верные люди, сами с тем караваном шли, своими глазами схватку видели.
