Читать «Статьи из газеты «Известия»» онлайн - страница 357
Дмитрий Львович Быков
И если кто-то из апологетов модерна увидит в моих словах отголосок вузовского учебника советской поры ― что ж, отвечу я, и тогда писали правду: русское искусство, не отказываясь от эстетических поисков, миновало фазу декаданса или по крайней мере переболело этой корью в легкой форме. Незадолго до сумасшествия Мопассан прочел «Смерть Ивана Ильича» ― и сказал: «Я вижу теперь, что мои десятки томов ничего не стоят». Стоят, конечно, но, думаю, Бодлер, прочитав «Мороз, Красный нос» или «Последние песни», сказал бы нечто подобное.
А все потому, что русская литература не могла позволить себе гнить и разлагаться: она была единственным средством защиты общества от власти. Ее гуманистический пафос был неизбежной реакцией на антигуманную и беззаконную власть, подпиравшуюся авторитетом традиции и церкви; в этом смысле Россия блестяще подтверждает слова Томаса Манна (в «Фаустусе») о нравственной благотворности абсолютного, бесспорного зла. Оно позволяет объединиться силам добра, предостерегает их от заигрывания с дьяволом.
В России это зло воплощалось в косном политическом устройстве, в бесправии, воровстве, крепостничестве, преследованиях инакомыслия ― отечественное государство аккумулировало в себе слишком большое количество зла и негатива. И поэзия, борясь с ним, преодолевала соблазны декадентства: у нас не было своих Рэмбо, и даже наши модернисты вроде Брюсова далеко не достигали тех глубин падения, которыми прославились их западные коллеги. Вот почему, возможно, и авангард наш с самого начала общественно окрашен ― и уходит не в заумь и самоуничтожение, а в плакат, в эстетику радостного преобразования жизни.
Мне скажут, что нет большой разницы между футуристом Маринетти, пришедшим к фашизму, и Маяковским, пришедшим к коммунизму. А я посоветую перечесть «Вечный фашизм» Умберто Эко и забыть навеки о глупом и некорректном отождествлении коммунистов и фашистов. И пусть практики их похожи ― но корни принципиально различны; и кто бы что бы ни говорил ― а Некрасов масштабнее, разнообразнее, человечнее Бодлера. Спасибо за это российскому государству, не позволявшему русским поэтам любоваться цветами зла ― и заставлявшему посильно бороться с этим «Красным цветком».
Можно, конечно, вспомнить и о зерне, которое, падши в землю, не умрет и останется одно ― а если умрет, принесет много плода. И, наверное, искусство Запада, прошедшее декаданс, сегодня ближе к воскресению, чем искусство России. Но если бы это зерно умерло, вообще непонятно, что у нас тут было бы живого.
Путём улитки
В предисловии к «Эллинскому секрету» составители Брандис и Дмитревский как только не изощрялись, чтобы вывести из-под огня трудную, непонятную новую вещь Стругацких, ― и аналогий-то просили не искать, и конкретных толкований избегать, но любому читателю «Улитки» было ясно, что перед ним самый точный за последнее время портрет Родины. Есть Лес ― огромное, больное, заболоченное пространство вырождающихся деревень, прыгучих деревьев и внезапных Одержаний ― и есть Управление на краю этого леса, которое им занимается, питается, изучает его и как бы даже управляет, но в действительности давно уже интересуется только интригами, карьерами и бабами. Разговоры и обычаи мужиков в «лесной» части один в один напоминали диалоги и ситуации из прозы «деревенщиков», с незначительным гротескным преувеличением. Бюрократия Управления тоже мгновенно узнавалась. Стругацкие, может, и близко не имея этого в виду, в очередной раз с блеском угадали тенденцию, никем покамест не осознанную: Россия стремительно распадалась на огромную Индию и крошечную Англию, которая только делает вид, что управляет ею. Говоря проще, власть отделена от страны и давно уже развивается отдельно. В условиях этого раздельного существования они деградируют с равной неизбежностью и почти равной скоростью.
