Читать «Том 2. Миргород» онлайн - страница 45
Николай Васильевич Гоголь
„Два года назад тому в Киеве.“
„Два года назад… в Киеве…“ повторил Андрий, стараясь перебрать всё, что уцелело в его памяти от прежней бурсацкой жизни. Он посмотрел еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос: „Ты — татарка! служанка панночки, воеводиной дочки
„Чшш!“ произнесла татарка, сложив с умоляющим видом руки, дрожа всем телом и оборотя в то же время голову назад, чтобы видеть, не проснулся ли кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
„Скажи, скажи, отчего, как ты здесь?“ говорил Андрий, шопотом, почти задыхающимся и прерывавшимся всякую минуту от внутреннего волнения. „Где панночка? жива еще?“
„Она тут, в городе.“
„В городе?“ произнес он, едва опять не вскрикнувши, и почувствовал, что вся кровь вдруг прихлынула к сердцу: „отчего ж она в городе?“
„Оттого, что сам старый пан в городе. Он уже полтора года, как сидит воеводой в Дубне“.
„Что ж, она замужем? Да говори же, — какая ты странная! что она теперь
„Она другой день ничего не ела.“
„Как
„Ни у кого из городских жителей нет уже давно куска хлеба, все давно едят одну землю.“
Андрий остолбенел.
„Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: „Ступай, скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит, — чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги. У него также есть старая мать, — чтоб ради ее дал хлеба!“
Много всяких чувств пробудилось и вспыхнуло в молодой груди козака.
„Но как же ты здесь? Как ты пришла?“
„Подземным ходом.“
„Разве есть подземный ход?“
„Есть.“
„Где?“
„Ты не выдашь, рыцарь?“
„Клянусь крестом святым!“
„Спустясь в яр и перейдя проток, там, где тростник.“
„И выходит в самый город?“
„Прямо к городскому монастырю.“
„Идем, идем сейчас!“
„Но, ради Христа и святой Марии, кусок хлеба!“
„Хорошо, будет. Стой здесь возле воза, или, лучше, ложись на него: тебя никто не увидит, все спят; я сейчас ворочусь.“
И он отошел к возам, где хранились запасы, принадлежавшие их куреню. Сердце его билось. Всё минувшее, что было закрыто, заглушено нынешними козацкими биваками, суровой бранною жизнью, — всё всплыло разом на поверхность, потопивши, в свою очередь, что было теперь. Опять вынырнула перед ним, как из темной морской пучины, гордая женщина. Вновь сверкнули в его памяти прекрасные руки, очи, смеющиеся уста, густые темноореховые волосы, курчаво распавшиеся по грудям, и все упругие, в согласном сочетаньи созданные члены девического стана. Нет, они не погасали, не исчезали в груди его, они посторонились только, чтобы дать на время простор другим могучим движеньям; но часто, часто смущался ими глубокий сон молодого козака. И, проснувшись, долго лежал он без сна на одре, не умея истолковать тому причины.