Читать «Том 2. Миргород» онлайн - страница 197

В литературе о Гоголе был поставлен вопрос, не следует ли народные сказки, обнаруживающие сходство с „Вием“, считать фольклорным отзвуком гоголевского „Вия“. Подобная постановка вопроса методологически вполне оправдана. Однако, с одной стороны, международное распространение сказок второй редакции, с другой, наличие записей, хронологически предшествующих появлению „Вия“, должны убедить нас, что сказки даже и в более поздних записях, — в записи Дыминского, в публикациях Гринченко, Рудченко и др., — являются записями вариантов той самой сказки, бытовавшей в устной традиции, которой воспользовался как сюжетом для своей повести Гоголь.

Из ранних публикаций фольклорных материалов нужно упомянуть стихотворную поэму, снабженную этнографическим комментарием-исследованием о ведьмах, А. Павловского „Ведьма и злодеи, или чудесное происшествие“ (1803). Сама по себе поэма Павловского не представляет интереса, но его рассуждения о ведьме весьма любопытны (В. Сиповський, „Укр. в рос. письм.“, 1928, стр. 263). По мнению А. Павловского, слово „ведьма“ появилось на Украине и оттуда перешло в Россию (стр. 1). Иронизируя, автор замечает, что „в Киеве действительно водятся ведьмы, а особенно по кладбищам и в Шелковичной улице“ (стр. 6). Ср. у Гоголя заключительную реплику Тиберия Горобца, которой заканчивается „Вий“: „Ведь у нас, в Киеве, все бабы, которые сидят на базаре, все — ведьмы“. А. Павловский, между прочим, пересказывает народное поверье, что если ведьму бить, то она оборачивается кошкой, свиньей, змеей, мухой, щукой, — „продолжая битье, можно принудить ее принять вид женщины“ (стр. 5.

Менее ясен вопрос о происхождении образа Вия. В работах о Гоголе высказывалась мысль о нефольклорном происхождении этого образа. (В. Милорадович, К. Невірова, В. Гиппиус).

До сих пор мы не имеем записей сказок с образом, который соответствовал бы гоголевскому Вию (укр. слово „вій“ — веко). Правда, сходный образ мы находим в сказке № 77 афанасьевского собрания „Иван Быкович“. Ведьма схватывает Ивана Быковича и уносит его в подземелье, где на железной кровати лежит старик, ее муж, с такими длинными бровями и ресницами, что они закрывают ему глаза. Он позвал двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать: „Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные: я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей?“ Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами, старик взглянул. То же повторяется при второй встрече Ивана Быковича со стариком. Но сказочный старик с длинными веками не наделен чудесным и губительным взором. Сказка развязывается торжеством Ивана Быковича и гибелью старика. Сказка об Иване Быковиче у Афанасьева производит впечатление литературно обработанной, и образ старика, возможно, восходит к гоголевскому Вию. Таким образом, ссылка на сказку об Иване Быковиче не только не разрешает вопроса о фольклорных источниках образа Вия, но скорее подтверждает мнение, что образ Вия создан самим Гоголем.