Читать «Кислородный предел» онлайн - страница 172

Не веря ни во что, Нагибин допускал любое. Несоразмерность личного пространства Зои и пространства мира, которую он прежде рассматривал лишь умозрительно, стала реальностью. Упрямой однозначности исхода, предрешенности результата, на которых он, Нагибин, так настаивал, не было и в помине; варианты Зоиной участи размножались делением, черные дыры вокзалов и типовые окна круглосуточных аэропортов беспрестанно пропускали сквозь себя — как будто с того света на этот — сплошную, проточную, мутную человеческую жизнь, и Нагибину, как в детстве, на секунду глупо захотелось, чтобы в этом городе отключили электричество и убили всех, кроме Зои. Другого варианта рассмотреть любимые черты ему не представлялось.

Были отстойники, ночлежки, резервации, лечебницы для сирых и убогих, безымянных и беспаспортных, для покрытых коростой оцепенелых робинзонов мегаполиса и их беспамятных копченых пятниц неустановленного возраста. Коллекторы, колодцы, кочегарки, подвалы, теплотрассы, парки, тупики. Нет, нет, все это было для Нагибина, для них двоих чужим, непостижимым, невозможным, решительно от них отдельным; все это было жизнью пассажиров, втиснутых в плацкартные вагоны и теплушки, и это там, на самых нижних этажах социального бытия, на палубе третьего класса, другие люди, «маргиналы», «быдло», урки, горькие пропойцы, получив заточкой в бок или трубой по голове, теряли ориентацию в пространстве, самосознание, память, имя, прошлое, себя. Это там, в «их» бараках, можно было с сигаретой угореть на груде неожиданно затлевшего тряпья, это «этих» объявляли в розыск — «ушел и не вернулся, был одет в болоньевую куртку, тренировочные брюки и ботинки из коричнего кожзама». Потому и уходили и не возвращались, потому и теряли имя и память, что и помнить-то им было, видно, особенно нечего, килограммовые блямбы не самых могучих мозгов и так — без сотрясения — не были богаты невытравимыми, невыбиваемыми впечатлениями; они, а не Нагибин с Зоей проживали жизнь в тупом оцепении не вполне одушевленного существа, буравили кисель однообразных будней и похмельных утр вот этими глазами «просветленных», «бодхисатв», едва ли не с рождения постигнув иллюзорность бытия, проникнув в область, куда пролезть буддийскому монаху не удается и за десять перевоплощений. Да нет, не может быть, ну что он в самом деле? Нет, Зоя в должной мере, слишком похожа на домашнего ребенка, кудрявого и ясноглазого, ухоженного, чтоб можно было запереть ее в такой отстойник. Да нет, к ней подойдут и спросят: девочка, а где твои родители? В нормальную больницу — не в клоаку. Да и прав ли Сухожилов? Ведь если верить сухожиловским словам, она была до нитки мокрой, до трусов и страшно надышалась дымом. И кто в таком опасном состоянии ее отпустит? Какой спасатель, медицинский брат? Ну а с другой-то стороны — тебе там что, швейцарский госпиталь? Как раз напротив, хаос, полная неразбериха в первые минуты. Все разбредаются куда хотят. И мокрые, и с аварийными глазами, всякие.