Читать «Сколько стоит человек. Тетрадь девятая: Чёрная роба или белый халат» онлайн - страница 61

Роль операционной санитарки — ответственная и очень нелегкая. Она вместе с сестрой заготавливает материал — «шарики», салфетки большие и маленькие; она стерилизует в автоклаве материал, операционные простыни, халаты, маски, инструмент и, разумеется, делает уборку в операционной, предоперационной, автоклавной и кабинете Кузнецова. Да всего и не перечесть! И сколько бы операций ни было, днем и ночью она первая приступает к работе и последняя ее заканчивает.

Внешность у Лэси запоминающаяся: брови — ласточкино крыло, точеный носик, красивый рисунок губ, с которых не сходила улыбка. Улыбалась она тем более охотно, что зубы у нее были очень красивы, а улыбка — обаятельна. Ко всему этому — жгучие черные глаза. И — волосы. В операционной волосы не должны быть видны, но при первой же возможности она выпускала свои французские локоны, спадающие до плеч.

В числе больных, приходивших ко мне ежедневно в перевязочную, был некто Семенов — изрядно занудливый тип, очень боявшийся за свое здоровье. Поступил он к нам с тяжелой травмой — разрывом уретры. Прежде этого рода травма считалась безнадежной, но Кузнецов починял уретру весьма остроумным способом: он делал разрез в области промежности, вводил в разрез катетер: одним концом — в мочевой пузырь, а другим — наружу, сквозь оба отрезка поврежденной уретры. Катетер закреплялся лейкопластырем, и его конец опускался в подвешенную бутылочку. Таким образом, моча не скапливалась в пузыре, а выделялась каплями в бутылочку, а уретра заживала. Когда уретра срасталась, катетер удаляли. Только уже после его удаления, чтобы отверстие не сузилось, надо было его бужировать, то есть вводить гибкие бужи — кожаные прутики с небольшой пуговкой на конце, постепенно подбирая бужи все большего сечения. Процедура, что и говорить, мучительная для больного и далеко не из приятных для меня. С Семеновым приходилось ежедневно подолгу заниматься, и, лежа на столе, он обычно развлекал меня болтовней.

— Ой, сестрица, что я вам расскажу! — начал он, располагаясь на столе поудобнее. — Только вы никому не говорите, так как мне может здорово влететь.

Я уверила его в моей полной незаинтересованности в этом, и он продолжал:

— Пробрался я сегодня тайком в кабинет. Там справа есть дверь. Она постоянно закрыта, а в ее глубокой нише, за портьерой стоят весы. Дай, думаю, взвешусь. А вдруг, Боже упаси, я похудал? Исхудать, потерять силы — это же конец! Вот я и рискнул самовольно взвеситься. Только подошел, стал на весы, а тут кто-то входит. Я так и замер, притаившись в углу за портьерой! Но не утерпел и выглянул. Вижу — Лэся из операционной. Подходит она к письменному столу, отперла ящик и стала какие-то инструменты раскладывать. Вдруг скрипнула дверь. Я выглянул и обомлел: сам Кузнецов. Дверь на ключ и к Лэсе. Та выпрямилась, попятилась: «Что вы, что вы, Виктор Алексеевич!» А он: «Ты что это, — говорит, — не понимаешь?» Прижал Лэсю к столу, а сам уже ее юбчонку задирает. Ну, думаю, пропал я! Увидит — сразу выпишет! Но, однако, смотрю. Тут Лэся рванулась, нырнула под стол и — в угол. Стол, он в углу стоит, наискось. За ним — угол отгороженный. Лэся и забилась туда. «Виктор Алексеич, побойтесь Бога! У вас жена… Стыдно! Да и у меня жених, Михаил, тоже в заключении. Но он на меня надеется, ждет, верит мне. Нам вместе освобождаться…» — «Чепуха все это! Брось артачиться, не то худо будет: на общие работы пойдешь!» А она — так гордо на него, ногой как топнет: «И пойду! А чести своей девичьей вам, старику, не отдам!» Так и сказала, ей-богу. Ох и обозлился же он! Весь, как туча, почернел: «Постой же, дрянь, вот увидишь!» — и подался. А Лэся вся так и дрожит, бедняга. Как она вышла, я — шасть в дверь — и давай Бог ноги! И про весы забыл…