Читать «На крутом перевале (сборник)» онлайн - страница 22

— Рядовой, сми-и-рно!

— Смотреть прямо перед собой!

— Ноги вытянуты! Колени не сгибать! Солдат… «Орлиный взгляд, стальная грудь, ее пули не возьмут» — как поется в песне.

* * *

Зина. Еще одно мое смятение. Одно из моих самых больших смятений.

— Запомни раз и навсегда — у нас нет никаких родственников!

Мы вскормлены молоком одной женщины. Есть вещи, которые запоминаются не как случайность, они остаются на всю жизнь как внутреннее ощущение. Это ощущение добра, оно и сейчас со мной.

Говорят, нас нельзя было накормить по очереди: если подносили меня к груди первым — я отказывался сосать, а если давали грудь раньше ей — я кричал до посинения. Так что женщина вынуждена была кормить нас обоих сразу. Какое это было мученье для нее, но не для нас, малышей.

— У нас нет ни родственников, ни друзей семьи. Если тебя кто-то спросит — отвечай только так.

Первым живым существом, которого я коснулся, когда протянул руку в мире, — была маленькая Зина. Своими еще неуверенными ручонками мы ощупывали лицо, глаза, губы, мы, вглядываясь друг в друга, пытались что-то понять в этом большом мире.

— Тем не менее, сестра, выбрось эту глупость из головы.

— Но почему?

— Потому что это чистейшая правда, и нет никакого смысла выдумывать что-то другое.

В комнате стояли две детские кроватки, но я устраивал настоящие истерики, если нас с Зиной разлучали. Мы лепетали и плакали вместе. Особенно заразительны были смех и улыбка. В нас звенели одни и те же колокольчики, мы мусолили одни и те же игрушки, и нас даже выкупать не могли иначе как двоих сразу.

— Была случайность. Ты это поймешь позже. А пока ты должна знать, что это не более чем простая случайность.

Но было и первое обнаженное тело, которое я увидел. Наверное, тогда мы стали уже довольно взрослыми, раз я все еще помню это, и довольно отчетливо. Помню, как был изумлен, обнаружив, что наши тела не совсем похожи, что существует небольшое отличие, но отличие довольно странное. Позже я стыдился своих мыслей. По этой причине я и старался избегать Зину, достигнув отроческого возраста, когда многие вещи уже начинают смущать. Как бы то ни было, но сначала у нас друг от друга секретов не было.

Время от времени нас двоих отвозили, именно двоих, так как разъединить нас было невозможно, в какую-то странную больницу. Там я почему-то должен был позволять какой-то женщине брать себя на руки и целовать. У женщины было бледное, почти бесцветное лицо, и она не могла сдерживать слезы. А я должен был называть ее «дорогая моя мамочка». Еще там был мужчина, гражданский, но всегда очень важный и строгий. Я его не боялся, но терпеть не мог. А он брал меня на руки, и я его должен был называть «папочка», чего, правда, никогда не делал.

В эти моменты я всегда чувствовал несправедливость: почему эта женщина, от которой пахло медикаментами, не возьмет Зину тоже на руки и не поцелует? И почему Зина не называет ее «моя дорогая мамочка»? И почему ее не обнимал этот противный хмурый мужчина, у которого рука как бревна?