Читать ««Повесть временных лет» как исторический источник» онлайн

Андрей Леонидович Никитин

ОСНОВАНИЯ РУССКОЙ ИСТОРИИ

Мифологемы и факты

«Повесть временных лет» как исторический источник

Quo vadimus?

В этой книге я рассматриваю вопрос о достоверности сведений в текстах, которые являются опорными для реконструкций и истолкования событий первых веков русской истории. Таковы «Повесть временных лет» (далее — ПВЛ) в своих древнейших списках, комплекс текстов, связанных со становлением культа Бориса и Глеба («Память и похвала…», «Сказание… о Борисе и Глебе»), «Патерик Киево-Печерского монастыря», «Слово о полку Игореве» и др. Соответственно, рассмотрению подпадают такие сюжеты, как происхождение Рюрика, топология руси/Руси, события второй половины IX — первой половины XI вв., сведения о персонажах русской истории этого периода, вопрос об авторе/авторах ПВЛ, ее хронологии, объеме и редакциях, об исторической семантике лексем «русь», «варяги», «словене» в контексте ПВЛ и многое другое.

Необходимость подобной ревизии «оснований русской истории» объясняется, с одной стороны, продолжающимися вокруг них спорами, а с другой — тем обстоятельством, что посвященные им специальные работы, появившиеся на протяжении последнего полустолетия, при сравнении с исходным текстом или повторяют предшествующие сочинения, или оказываются попытками построения некоей виртуальной истории, подменяющей анализ источников созданием новых мифологем.

Причиной этого я полагаю общее положение, сложившееся в нашей исторической науке уже к середине 30-х гг., когда, вместе с потерей ее лучших представителей, были утеряны самые принципы научного исследования, требовавшие от анализа источников беспристрастности, внимания к альтернативным взглядам и гипотезам, широты охвата привлекаемого материала и объективности (т. е. достоверности) выводов. Эти принципы были заменены «партийностью» (т. е. отражением интересов политического момента), требованиями соответствия получаемых результатов марксистско-ленинской идеологии и методологии, а позднее еще и обязательной «патриотичности» выводов. Всё это открывало широкий простор для квазинаучных спекуляций партийных функционеров и администраторов от науки, следствием чего явились, с одной стороны, «открытия» никогда не существовавших летописных сводов (Остромира, Аскольда) или документов (переписка русских князей, почерпнутая из текста Ипатьевской летописи), а с другой, как реакция на «патриотизм», — гиперкритицизм по отношению ряда безусловно древних текстов («Слово о полку Игореве», переписка Курбского с Грозным и др.).

Изменилось и содержание научных публикаций. Результаты беспристрастного научного анализа, а затем и сам анализ, все чаще стали подменяться «литературой вопроса» и ссылками на мнения предшественников и «корифеев», как если бы истина устанавливалась количеством поданных за нее большинством голосов на ученом совете, а не аргументированным анализом первоисточника. Отсюда же проистекает и столь характерное для периода коммунистического режима замалчивание работ авторов, по каким-либо причинам неугодных или «не вписывающихся» в рамки заданных научных концепций.