Читать «История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.» онлайн - страница 173

Владимир Борисович Лапенков

Далее заработала объективная историческая логика. На одном торговом пути нечего делать двум государственным образованиям. Ладога, Новгород, Северная Русь, а с другой стороны Русь Киевская были обречены на единство. (В таком контексте можно использовать и не до конца корректный термин Прицака — «торговая компания Русь».) В этом же геополитическом ключе решилась и «широтная» проблема конкуренции Киева и Коростеня: несмотря на то, что Коростень изначально был явно сильнее, он был обречен ввиду своего маргинального положения на днепровском пути.

Однако «континентальные» реалии Восточной Европы не только никуда не делись, но и набирали силу. С VIII в. потепление климата и усиление влажности привели к более интенсивному освоению пашенных земель, вызвали демографический взрыв, дальнейшее расселение земледельческих народов и возникновение новых городов на былых охотничьих территориях. Русь явно перерастала рамки транзитного образования. Ранние варяги ославянились, поздние становились служилым войском, наемниками, купцами, чиновниками и полностью ассимилировались.

Святослав, со своими космополитическими планами и языческими взглядами, шел против течения истории и, независимо от личной доблести, обречен был на гибель. Видимо, первым это понял «старый» Свенельд, сумевший сохранить себя и свой род при нескольких поколениях великих князей. Кстати, понятное стремление летописцев-идеологов придать правящей династии необходимый («виртуальный») международный блеск и статус как раз и доказывает отсутствие у нее, как и у всякой пиратской вольницы, «голубой крови» и реальных прав на аристократическое положение. И то, что сами династы ясно отдавали себе в этом отчет, объясняет (и акцентирует) их матримониальные связи с побежденными, но «славными» Амалами.

Итак, мы остановились на том, что талассократия («Море») была «преодолена» континентализмом («Сушей»). На этом фоне экспансия новых степных народов (печенегов, торков и половцев) сыграла немаловажную роль в смене геополитической парадигмы на Руси, оторвав ее от непосредственного выхода к южным морям. Но сама идея талассократии не была забыта, став элементом литературного дискурса. Наиболее ярко она выражена в «Слове о полку…», где автор вдохновенно воспевает былые «жирные времена» и мелкий, хищнический, по сути, поход князя Игоря, из-за идеи, которую автор вкладывает в это событие. Разгромить «Поле», «поискать града Тьмутороканя… испити шеломомь Дону», вновь заставить служить себе «земли незнаемы».

В данном контексте можно еще раз вспомнить о «готских девах» и предложить еще одно прочтение. Именно девы, т. е. подруги, невесты, наложницы русов, звенят подаренным златом. Степняки разорвали связь Руси с Причерноморьем и Приазовьем, и девы теперь «лелеют месть Шаруканю». Действительно, злато теперь достается половчанкам — и в результате грабительских походов самих половцев, и в качестве платы за военные союзы, и, наконец, в качестве приданого. Да и сами степняки уже властвуют над территорией, на которой когда-то царили аланы и русы, готы и амазонки…