Читать «Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века» онлайн - страница 44

— Мам, картошка сварилась, салат я сделала. Ты фасоль дочистишь? Мне к Коре надо сбегать, по занятиям спросить. Задание по счету очень сложное задали! — Люси как ветром сдуло.

— Платком хоть накройся! — вслед дочери крикнула Молли, и плохие предчувствия в который раз омрачили ее сердце.

Люси убегала словно в другой мир. Во времена Великой депрессии в Америке экран и шоу-бизнес служили лишь одной цели — развлечениям. Как раз в то время Голливуд и окрестили «фабрикой грез». На экране поселились сны, сказки, заслонявшие тяжкую реальность. В это зазеркалье и рвалась Люси.

Время шло, а Молли так и сидела за потемневшим столом, перебирая овощи заскорузлыми пальцами. Готовить было уже некому — она осталась одна.

Через два года после того, как грянул кризис, жизнь вроде стала полегче. Рузвельт страну вытащил, дай ему бог здоровья. Табачная фабрика поднялась — сырье только подавай. Баппи хорошо вышла замуж, за серьезного человека, в Нью-Йорк. Можно было б еще спокойно пожить. Да вот беда: муж, царствие ему небесное, ни с того ни с сего сел на пороге, побагровел, ойкнул и повалился, словно тюфяк…

Люси, как семнадцатый день рождения справила, объявила, что намерена специальность получить. Вместе с Корой отправилась в городок Вильсон на курсы секретарш. Там, поди, мужиков полно и каждый норовит под юбку залезть, но разве она мать послушает?

«Пресвятая Дева Мария, укрепи неразумную в праведности. Помоги сохранить чистоту тела и духа»… — Молли стояла на коленях в своей комнатке перед горящими свечами. То плакала, то молилась. Хотела было подняться — колени не послушались. До полуночи пролежала на половичке, потом, цепляясь за кровать, все же поднялась. Праведная жизнь прожита, а награда где?

«Сытный ужин, теплый дом, жизнь как миг мы проживем…»

Дощатый низкий дом грелся под июльским по — луденным солнцем. Совсем не ко времени разорался обалдевший петух, восседавший на оглобле бесколесой телеги и встряхивающий радужно-медным оперением. В маленькой комнате было распахнуто окно. Вокруг лампы на потолке кружили бестолковые мухи. За окном — пыльные кусты и широкая улица, усеянная коровьими лепешками. Вильсон — та еще дыра, не лучше Смитфилда. Ну центр был более-менее — магазин стеклянный, мэрия и киношка. А вокруг застойное болото. Не часто услышишь на улице велосипедный звонок, а уж проезжающая машина — событие. Утром и вечером мычало и позвякивало колокольчиками стадо коров. У хозяйки, сдавшей комнату девушкам, имелось куриное хозяйство, и иногда им даже перепадали битые яйца, но от запаха куриного помета деться было некуда. Зато комната почти ничего не стоила, если не лениться и в курятнике часок граблями помахать.

На курсах секретарш учились восемнадцать клуш, собравшихся из окрестных городков. Деревенщина, ржали по любому поводу да жопами вертели. Чесноком от них так и перло, а разговоры были только о танцульках: «Дансинг! дансинг!» Но имелось кино. И свобода! И никто не орал вслед: «Куда тебя понесло, лахудра!»