Читать «Футбол! Вправо, влево и в ворота!» онлайн - страница 3

Жила наша семья возле того места, где Москва-река впадает в Оку. Дом стоял на берегу, а рядом был прекрасный луг, который, насколько я помню, так у людей и назывался — «луг», рядом с шестым домом (нашим!) неподалеку от Кремля. Останавливались на том лугу летом цыганские таборы. Мы, коломенские, играли вместе с кочевыми ребятишками, вечерами ходили слушать цыганские песни, сидели у костров. Теперь таких цыган, наверное, только в кино и встретишь…

Отец мой, Василий Михайлович, был слесарем высшего разряда и хорошим футболистом. Играл за сборную города. Его даже приглашали в знаменитый послевоенный ЦДКА. Но в то время люди крепкой рабочей закалки считали футбол делом несерьезным. Во всяком случае, то, что отец не променял рабочую специальность на место в профессиональной по нынешнем меркам команде, никого сильно не удивляло. Да, стадионы на матчах армейцев тогда были заполнены до отказа, но ведь и в Коломне на трибуне место найти оказывалось не просто. Хотя впоследствии отец вспоминал о своем отказе с сожалением. Вспоминал он и о том, как забил гол знаменитому вратарю Акимову, когда московский «Спартак» приезжал в Коломну. Пытаясь парировать сильнейший удар, голкипер тогда резко потянул мышцы! Во всяком случае, я еще в детстве обратил внимание на то, что к отцу как к футболисту относятся с уважением.

Мама моя, Анна Яковлевна, шла работать, лишь когда семье становилось уж совсем тяжело. У нее забот и так хватало. Старшая дочка, я, потом еще младший брат родился. А семейный закон был такой — с детьми надо кому-то заниматься. Но и домом надо заниматься, и огородом. Мы ведь не сразу стали помощниками в домашних делах. Правда, помогала бабушка Прасковья Васильевна. Такая бабушка! Это ведь она привела меня к Богу. Влила, по мере своих сил, в меня смирение. Вообще, у нас в роду христианская вера сильной была. До четвертого класса я регулярно в церковь ходил, помогал священнику во время службы, знал все молитвы, пел в церковном хоре. До сих пор мне нравится таинственный запах ладана. И вот что интересно: сейчас я вспыльчив, хоть и незлопамятен. А в детстве — мама говорила — такой покладистый мальчик был.

Я был так воспитан, что понятие «украсть» стало для меня противоестественным. Хотя яблони соседские в детстве мы все-таки обрывали. Впрочем, я обычно в чужой сад не лазил — стоял «на атасе». Однажды, правда, сестра Ида именно меня за яблоками отправила. Сосед дядя Коля нас заметил, мы бросились бежать. Потом остановились, идем как ни в чем не бывало. Я — великий конспиратор! — майку снял и в трусы спрятал, чтоб не опознали. Вернулись мы домой, а отец, заметив наше странное состояние, стал рассказывать, что дядя Коля собирается милицию вызывать; дескать, какой-то мальчик в маечке у него яблоки воровал. Сижу я, трясусь. Отец подходит ко мне и за трусы — хвать! А там майка. «Вот, — говорит, — Эдик! Не обманывай никогда. На воре шапка горит. По тебе же видно все — что ты виноватым себя чувствуешь. Понял, как это плохо?» Вспоминаю об этом эпизоде и думаю: воспитание — вот каким оно должно быть! Не страх заставил отец меня испытать, а чувство раскаяния, покаяние в совершенном! Такими эпизодами судьба, наверное, меня от других бед сохранила. Ведь многие из моих сверстников того, послевоенного детства неверной дорожкой пошли, многие…