Читать «Король Чернило. Том 2» онлайн - страница 33

ЗАТЕМНЕНИЕ

TIME JESUM TRANSEUNTUM ET NON RIVERENTU  

TIME JESUM TRANSUENTUM ET NON REVERTENTUM

Нас позвали в лес, и мы явились в лес Дул ветер, болтливый и теплый Мы пытались проникнуть в тайны вселенной И мы взяли в плен демонов И выпытывали у них, что все это значит Мы привязывали их к стволам деревьев и пытали поодиночке Пока на клочке бумаги они не начертали нам эти слова И когда мы прочли их, луч солнца просиял во тьме чащобы: «Страшись ухода Иисуса, ибо он никогда не вернется» Затем мы направили стопы к дому, оставив лес позади И наши сердца, познавшие силу любви, ликовали Но в пути непонятно как и где мы потеряли записку И вернувшись домой, купили собственный дом И купили машину, которая нам не нужна И купили клетку и двух канареек И теперь вечерами сидим и слушаем их свиристенье Потому что нам нечего молвить друг другу Теперь все звезды повешены криво А луна и солнце светят не так как раньше Но я-то помню записку в руках у демона: Страшись ухода Иисуса, ибо он никогда не вернется» 

Перевод Илья Кормильцев

THE FLESH MADE WORD

Перевод Элена Вейрд

И ПЛОТЬ СТАЛА СЛОВОМ

Радио Би-Би-Си, 3 июля 1996 года

Иисус сказал: «Где двое или более соберутся во имя Мое, там и я среди них». Иисус говорил так потому, что там, где собираются двое или более, возникает общение, язык, воображение. По-является Бог. Бог — это результат творческого воображения, и с помощью Бога воображение начинает свой полет.

Будучи ребенком, я верил в то, что фантазировать грешно. Воображение представлялось мне темной комнатой за огромной железной дверью, скрывающей все виды самых постыдных мечтаний. Я мог почти слышать свои тайные мысли, коло-тящиеся в дверь и скребущиеся за ней, шепчущие, чтобы я выпустил их наружу. Высказал. Тогда я не мог подумать, что подобные темные существа могут быть посланы самим Богом. Будучи восьми лет от роду, я пел в хоре нашей местной англиканской церкви, и посещал службу два раза в неделю в следующие четыре года, но тот Бог, о котором говорил священник, казался отдаленным, чуждым и каким-то невнятным. Итак, я сидел на клиросе в своей темно-красной рясе, в то время как кровавые мысли струились из-под железной двери моего воображения.

Когда я немного подрос, мой ныне покойный отец решил, что настала пора передать сыну определенные знания. Мне было тринадцать, когда он пригласил меня в свой кабинет, закрыл дверь и начал декламировать великие кровавые строки из шекспировского «Тита Андроника», или из сцены убийства в «Преступлении и наказании», или целые главы набоковской «Лолиты».

Отец вздымал руки, затем показывал на меня и произносил: «бот это, мой мальчик, и есть литература!», и мне казалось, что ему придавало силы ощущение собственной причастности к некоему тайному знанию. Я сидел и слушал безумные слова, вылетавшие из его уст, будучи счастлив оттого, что он пригласил меня в свой странный, невозможный мир. Я замечал, что иногда отец терялся в этом потоке собственной творческой энергии и (хотя отец подсмеивался над этим моим наблюдением) что он находил в своей любимой литературе Бога. Литература возвышала его, поднимала над обыденностью, уносила от посредственности и приближала к божественной сущности вещей. Тогда я еще это не понимал, но иногда догадывался, что то же самое проделывало искусство и со мной: уносило меня от обыденности, защищало меня. Итак, я засел и начал писать очень плохие стихи.