Читать «Большая свобода Ивана Д.» онлайн - страница 118

Открывает жена… Да, она изменилась за эти четыре года. Усталые глаза. Но все еще красива, он целует ее в щеку, и в нем даже просыпается давно забытое желание. Он входит с сумкой в коридор, который почему-то кажется ему очень маленьким. Из проема двери на него смотрит десятилетняя девочка, почти подросток. Он узнает в ней свою дочь.

Он садится на кухне, достает бутылочку «Бейлиса», который жена так любила в Будапеште, и наливает ей рюмку. Она долго говорит ему про события четырех лет, про гайдаровскую реформу, про то, как из-за павловской реформы они потеряли все деньги. Пятьдесят тысяч рублей превратились за одну ночь в пыль.

Перед бегством на Запад в 1989 году Иван покупает на австрийской границе компьютер «Атари», примитивный, за тысячу долларов. В Москве он получает за него пятьдесят тысяч рублей. Эта сумма кажется ему фантастической, он хочет купить большую дачу, дом и там засесть, писать книги. Это жизненный план, которому не суждено сбыться. Он оставляет деньги в Москве. После павловской реформы они не стоят и бутылки водки.

Затем жена рассказывает ему про ваучеры. В домоуправлении его нет в списке: «Ты не можешь написать доверенность? Наверное, тебя лишили российского гражданства…» Иван пожимает плечами. Какая разница? Оглядывается. Знакомый диван… Он вспоминает их ночи, проведенные на этом старом диване. Проклятая Перестройка, хочется сказать ему, что ты натворила?

Жена говорит: «Дочке десять лет, устроили ее в английскую спецшколу, но все в Москве меняется, становится частным. Школу объявили гимназией и теперь требуют платить».

— Я пришлю денег, — бормочет Иван, — а пока что, это, — он лезет в карман, где у него загашник — три тысячи долларов. Он кладет деньги на стол.

— А что у тебя с личной жизнью? — осторожно спрашивает он.

— У меня есть друг, у него бизнес, он предлагает мне партнерство, — говорит жена. — Но я не знаю… — Следуют обычные слова. Иван думает: «Нет ли лукавства? Москва безжалостна, для новых русских годятся лишь молодые девчонки. На что может она рассчитывать в свои сорок? А если возьму ее в Мюнхен, что тогда? Сначала — благодарность, а потом — обычная эмигрантская история: претензии, разборки и под конец тяжелый дорогостоящий развод. В результате — все равно буду жить один. Разве что дочка будет рядом».

Жена рассказывает ему про эти четыре года. Они были для нее непростыми. Не хватало всего. Особенно тяжелым был месяц после его бегства: «Чекисты названивали все время, назывались сослуживцами, требовали сказать, где ты… но я не поддалась. Ничего не сказала. Тогда они отняли у меня загранпаспорт».

Неловкое молчание. Он не знает, что сказать. Он видит эту бедную квартиру. Видит повзрослевшую дочь. Погрубевшие от авосек руки жены. Ему становится страшно. Он должен, но не может просить у нее развода, он хотел бы встать на колени и прошептать: «Про-сти».

Он чувствует запах старых книжных полок, советских гардин. Перед ним все тот же телевизор «Грюндиг» конца 80-х. Это причиняет ему реальную боль. Подходит дочка, показывает рисунок акварелью. Он видит, что у нее не очень модные джинсы, скромная майка. Ему хочется плакать, но разве может он повернуть вспять это колесо?