Читать «В начале было детство» онлайн - страница 118
Елена Григорьевна Макарова
Варя худенькая, большеголовая, глаза смеются из-под светлой челки. К концу урока она подходит ко мне с рисунком. Видно, что-то хочет сказать строго конфиденциально.
— Я нарисовала занавески в санатории. Для наших краски нет.
— А какая же нужна краска?
— Переливчивая. А в санатории вот такие были, — тычет в грязно-зеленый лист с черными полосками.
— Красивые?
— Да нет. — Варя краснеет. — Грязные. Поэтому я грязно нарисовала.
Варя — правдивая. Наверняка ей кажется, что взрослые видят сквозь стену. Переливчатость домашних занавесок передать не удалось, обмануть — не посмела. Вдруг я знаю, какие у них занавески?
В конце прошлого года у нас был праздник. Во время чаепития я спросила у детей:
— Кто в этом году плохо занимался?
Варя встала из-за стола. Единственная.
— Значит, дарю подарок Варе — пластилин, бумагу и краски. Летом она потренируется и будет заниматься хорошо, может, и лучше всех.
Детей как ветром из-за столов сдуло. Все рвались к ящику с подарками, все клялись, что именно они хуже всех.
Разумеется, «ненагражденным» с праздника никто не ушел, но критично настроенной по отношению к себе, к своей работе оказалась одна Варя, большеголовая худышка. Жиденькие прямые волосики, у висков — младенческий пух. И какая отвага!
Лошади и дамы
Девочка Танечка — нескладная. Одета «нефирменно», в коричневые гамаши, темно-зеленый свитер с голубой каймой у подбородка, на кривых зубах — пластинка. Родители в возрасте. Впервые привели свою шестилетнюю дочь в детское общество. В садик она не ходит — болезненная, дома целый день с бабушкой.
— Ты любишь рисовать? — спрашиваю. Пожимает плечами. Никнет к маминой юбке.
— А лепить?
Втянула голову в плечи, что черепаха, и застыла.
— Ты принесла мне что-нибудь? Рисунки, картины?
Смотрит на мать, вот-вот расплачется. И все это — в подвале дэзовском, освещение тусклое, на стенах — плакаты о безопасности уличного движения, разве что в шкафу, за стеклом — детские работы, признак нашего существования. Подвожу ее, прилепленную к матери (папа сидит у двери, напряженно молчит), к шкафу. Смотрю: заинтересовалась.
— Мы принесли… — говорит мама полушепотом. — Достань, — обращается к мужу.
Папа, высокий и тоже какой-то нескладный — руки длинные, ноги длинные, а голова маленькая, — вынимает что-то огромное из дипломата, раскладывает на диване. Рыба? Нет — рыбища! Склеенная из тетрадных листов в клеточку. Раскрашенная карандашами, простыми, что в наше время — анахронизм при броской яркости фломастеров. Рыбища тугобрюхая, вся в карманах — и на пузе, и под жабрами, и чешуя, приглядываюсь, карманами. Настоящая бумажная скульптура…из тетрадных листов.
Жестом фокусника Танечка вынимает из рыбиного брюха десятки рыбешек, тоже нарисованных и вырезанных.
— Это ее дети. — Из-под жабр достает солнце и луну. — Когда рыба плывет, у нее с одной стороны закат солнца, а с другой уже луна появляется.
Рыбино пропитание — водоросли и червяки — извлекается из-под чешуек, и девочка с мальчиком — из-под хвоста. Они путешествуют на рыбе.
Пока я постигала жизнь невесть откуда приплывшей к нам в подвал рыбы, собрались дети. Они точно так же, как и я, застывали у диковинного экспоната, и Танечка уже по-хозяйски свободно демонстрировала всем луну и солнце, червяков и водоросли.