Читать «Пора летних каникул» онлайн - страница 23

Толковый парень. Но меня-то он не проведет. Я хорошо понимаю, что все его разговоры насчет закалки характера и нюханья жизни для отвода глаз. Просто он даже самому себе не хочет признаться, что здорово любит сыночка.

Как бы то ни было, а решил он толково. Поездил я по Союзу, насмотрелся и даже 'пользу извлек: в Хабаровске провалился по алгебре, но не очень-то убивался— зашел на почтамт, переправил в дневниковом табеле «двойку» на «пятерку» и внизу, прямо по печатям, собственноручно написал: «Переводится в девятый класс».

Возвратился в Ленинград — приняли в девятый, даже не пикнули. Здорово?

Конечно, это смахивает на мошенничество. Однако я рассудил здраво: переэкзаменовка огорчит папу и маму; лучше уж я самостоятельно подзубрю алгебру.

И, между прочим, честно подзубрил. Сейчас у меня в аттестате «пятерка». Настоящая. Все «пятерки» — и все настоящие. Если не считать «пятерки» по химии. Не лезет мне что-то в голову органика. Пришлось на экзамене вырвать страницу из учебника.

Вернее не я вырывал — Броня Лозовская. Со мной в классе учатся (учатся! Теперь надо говорить — учились) сестры-близнецы — Мина и Броня. Смешно, верно? И похожи —не разберешь! Друг за друга экзамены сдавали. Так вот, Броня меня и выручила.

Об этом я и вспомнил сегодня.

На выпускном вечере очень было хорошо. Речи говорили, пили трехградусное шампанское «Москва» (и потихоньку дули портвейн, и даже слегка напоили им нашего доброго Льва Ивановича, классного руководителя), танцевали вальс и линду.

Витьке Зильберглейту портвейн стукнул в голову. Витька потребовал слова. Пустил слезу и, наверное, с полчаса убеждал всех, что твердо решил никогда не покидать стен родной школы, учиться в ней, как он выразился, «до последней капли крови, всю сознательную з-з-з-ж-жизнь».

Потом толкнул речь какой-то дядя из гороно. В верхнем карманчике его пиджака торчало четыре авторучки. Дядя блестел лысиной и железными зубами, держался этаким другом детей, то и дело с чувством восклицал: «Товарищи!» Слова и предложения выскакивали из него гладенькие, подогнанные одно к одному. Когда у него кончился завод, раздались хилые, я бы даже сказал, жалостливые аплодисменты. А между тем человек этот ничего обидного не говорил. Напротив, он вдохновлял нас на трудовые дерзания, призывал учиться, учиться и еще раз учиться, доказывал, что нам песня строить и жить помогает, называл аттестат путевкой в жизнь, выражал уверенность в том, что новые кадры советской молодежи (он именно так и говорил — новые кадры советской, молодежи) с комсомольским задором и с комсомольским огоньком... и так далее.

Иссякнув, лысый немного удивился жиденьким хлопкам, сделал скорбное лицо и с этим лицом вскоре исчез. А я пошел в свой класс, посидеть за партой в последний раз. Там я и застал Броню. В классе больше никого не было, и она сидела за моей партой.

Я сел рядом. Она вздохнула, и я поцеловал ее в щеку. Сам не знаю, зачем я это сделал. Просто вспомнил, как она помогла мне сдать химию. Потом поцеловал ее в губы, и она заплакала.