Читать «Пора летних каникул» онлайн - страница 17

Парнишка так и не увидел того, что совершил. О чем он подумал умирая? О матери, колхозной сторожихе? Или о полученных в прошлогодье ни за что двух нарядах вне очереди?

Мало ли о чем думает человек в смертной своей муке!

Может, вспомнил он любимую материнскую присказку: «Голь на выдумку хитра...» А всего скорей страдал неведением: «Сгорит ли? Не зря ли?..»

Второй боец — скуластый, маленький,— что его толкнуло на смерть? В роте тосковал до слез, со строевой подготовки частенько доставлялся на гауптвахту. И вообще считали его никудышным красноармейцем, так сказать, кандидатом в обозники.

Ротный командир, даже сам старшина Могила — мужчина несентиментальный, известный спец по новобранцам,— только руками разводил.

— Ну откуда ты взялся на мою голову?— вздыхал Могила, глядя, как боец по команде «К но-ги!» берет на изготовку трехлинейку.— Откуда, а?— в голосе старшины проскальзывали надрывные нотки.

Боец щурил Темно-карие глаза, тоже вздыхал: он как бы сочувствовал старшине.

— Узбекистан знаешь? Страна Фархона знаешь? Там. Яхши там. Хорошо. Горы бор, хлопок бор. Приезжай, гостем будешь, уртак.

И без того серьезная физиономия старшины обрела каменное выражение. Шут его знает, что это за слово — уртак? Не матюкнул ли, шельмец?

— Бор — это хорошо,— дипломатично ответил Могила. — Сосновый бор. Посмотрел бы наши леса да перелесочки. Я хоть и украинец, но родился на Ярославщине., Может, слыхал сельцо такое... Устье называется?

— Так точно, уртак!

Боец был (кто бы подумал!) дипломат и хитрюга. Старшина, разумеется, не поверил бойцу. Устье — это не Москва с Ленинградом. И все же ему ответ понравился. Даже улыбнулся.

— Уртак, говоришь? Переведи.

— Товарищ — по-узбекски.—Боец почувствовал: лесть сработала, можно действовать дальше:— Уртак. старшина, отпускай меня, а? Не хочу здесь.

Могила еще раз вздохнул.

— Эх, был бы я наркомом обороны (в этот момент он сильно переживал, что таковым не являлся)... Да я!.. Как стоите, красноармеец Ханазаров?! Винтовка Мосина — не лопата. За цевье ее... Да ниже.. ниже! Четыре пальца снаружи, большой — изнутри. И эти разговорчики вы мне бросьте. Служба в Красной Армии — священный долг советского человека. Вы кто — советский человек, красноармеец Ханазаров? Отвечайте.

— Так точно!..

— Не разговаривать!

— Да...

— Разговорчики!

— Армия хочу служить!— свирепо вдруг закричал боец.— Куротким кули!.. Не хочу; марш-броска, силедка кушать не хочу. Коня мне давай, саблю давай — скакать буду, рубить. Моя вся джигит. Моя отес... басмач рубил, орден есть. Коня давай...

Рапорт старшины Могилы сгинул в полковой канцелярии. Так и не получил Ханазаров коня. Писарь с полуонегинскими бачками сгубил рапорт. Но о том, что старшина писал рапорт, Ханазаров знал. С тех пор он проникся к Могиле нежностью, которая иногда даже пугала старшину. Однажды случился по этой причине конфуз. Крепко погулял Могила на свадьбе в воскресенье, а в понедельник — как снег на голову — марш-бросок. Отведал Могила, как тогда было положено, перед маршем селедочки и ощутил в голове звон и свечение. Шагал-бежал, как в тумане. Раза два стошнило. И когда до финиша оставалось около трех километров — рухнул, вроде как помер.