Читать «Пора летних каникул» онлайн - страница 137

Вайс, сделав поклон, заскрипел к выходу.

— Стой!—крикнул ему Еремей.— Назад!.. Цурюк! Немец обернулся.

— Не уходи, камрад. Живи здесь,— Еремей обвел вокруг себя руками.— Не вернутся твои фон-бароны, честное комсомольское. Живи здесь, приучайся к новой жизни.

Вайс недоуменно смотрел на Еремея.

— Здесь. Живи. Это твой хаус. Ферштейн?

— О да!.. О да!..—немец^ закивал головой.— Это есть справедливо!.. Да?

И он всхлипнул, горько жалея о том, что ни жена, ни сыновья никогда не увидят его, Карла Вайса, покуривающего сигарету в необъятной кровати Эрвина фон Шлейница.

Стрельцов застегнул воротник гимнастерки, шагнул к Милашину.

— Прощай, Иваныч. Извини, брат. Обещал со всевозможным комфортом доставить тебя в часть... Сам понимаешь, служба.

— Бывает.

Они обнялись, поцеловались трижды. По-русски.

эпилог

По истерзанным берлинским улицам, по знаменитой кольцевой автостраде лавиной катились советские войска: стальные глыбы танков, из открытых башенных люков которых, высунувшись по пояс, улыбались молодые ребята в комбинезонах — светловолосые, смуглые, быстроглазые; вереницы «доджей» и «студебеккеров» с победным рыканьем тащили зенитные и противотанковые орудия, верткие «виллисы» тянули за собой крохотные и злые «сорокапятки»; важно покачиваясь на ухабах и выбоинах, урча моторами, двигались дивизионы эрэсовских установок, ласково прозванных русским солдатом «катюшами»; добивать войну шли танкисты, артиллеристы, связисты, саперы и, уж конечно, великая труженица матушка-пехота; она катила на тупорылых американских «студебеккерах», на ЗИСах, шла пехом,— и девчонки-регулировщицы давали ей «зеленую улицу», ибо и сверхмощные танки, и сверхдальнобойные пушки, и сверхскоростные самолеты бессильны без пехотинца — простого солдата в выгоревшей добела, просоленной потом гимнастерке, в тяжелых сапогах, в замызганной пилотке, чудом прилепившейся к уху, с автоматом в руках, неказистым, как его хозяин, на вид, но таким же безотказным, грозным в бою.

Старшина Милашин, пережидая колонну транспортеров-амфибий, присел на станину немецкой восьмидесятивосьмимиллиметровой пушки с наполовину оторванным стволом. Он залюбовался могучей воинской силой, неудержимой поступью воинов-победителей. Давно уже прошла колонна амфибий, а старшина все сидел и смотрел на войска.

Ему хотелось плакать от счастья. Вот они — курносые парнишки, обсыпанные детскими веснушками, бывалые усачи. Они идут, неудержимые, как судьба,— и издыхающая фашистская гадина судорожно извивается под тяжестью их сапог.

Они идут, взволнованные победой, полные священного гнева и великодушия. И вместе с ними незримо идут тысячи, десятки тысяч воинов, принявших на себя чудовищный удар — тогда, в кровавом Сорок Первом. Алый стяг Победы, развевающийся над рейхстагом, напоминает и об их крови, пролитой под Уманью и Брестом, в чащобах Полесья, под Смоленском и Ленинградом, у стен священной Москвы, в полынных степях под Одессой и на скалистых севастопольских тропах. Тысячи безвестных героев — Юрок, Глебов, Иванов, Ниязов, Вахтангов, Панасов — не перечесть их имен! Это они — Победители--незримо шагают сейчас по берлинским руинам.