Читать «На пути к роману "Туманность Андромеды"» онлайн - страница 3

Иван Антонович Ефремов

Должен сказать, что в этом романе я впервые сосредоточил главное внимание на человеке, на характерах своих героев. В первых рассказах меня занимали только сами научные гипотезы, положенные в их основу, и динамика, действие, приключения. Я с детства интересовался приключенческими произведениями, и когда сам занялся литературой, то считал, что в своих рассказах основным должен сделать действие, динамику и фон, достаточно экзотический, отобранный из окружающей нас природы в каких-то редких, случайных комбинациях (у меня, как ученого и путешественника, были для этого богатые возможности). В первых рассказах главный упор делался на необыкновенное в природе, сам же человек казался мне вполне обыкновенным. Пожалуй, только в некоторых из них — как “Катти-Сарк”, “Путями старых горняков” — я заинтересовался необыкновенным человеческим умением. Именно эта линия получила свое дальнейшее развитие в романе “На краю Ойкумены”, где я впервые обратился к сложной для меня фигуре художника-эллина, а затем в “Звездных кораблях”, в которых вплотную затрагивались вопросы творческого труда ученого и пришлось более серьезно размышлять над психологией, внутренним миром героев.

Читая переводную фантастику, я как в кривом зеркале увидел собственные свои просчеты, убедился на наглядных примерах, чем грозит писателю отказ от изображения характеров, уход в “чистую сюжетику”. Фантастика превращается в таком случае в бездумное развлекательство. Я окончательно понял, что в новом романе главное место должен занять человек, а фантастика будет лишь “фоном” для постановки социальных и философских проблем. И тут передо мной встал целый ряд вопросов, в которых надо было самому как следует разобраться, прежде чем садиться писать…

* * *

Еще в пору занятий наукой я выработал в себе привычку фиксировать те проблемы и гипотезы, которые занимали, волновали меня. У меня существовали специальные блокноты, которые я в шутку называл “премудрыми тетрадями”. В них делались различные пометки, наброски для памяти.

Когда появился интерес к литературе, круг вопросов, занимавших меня, естественно, расширился, что сказалось и на характере моих записей: они стали более подробными. Если раньше одной “премудрой тетради” мне хватало на несколько лет, то теперь я исписывал их две-три за год. Я заносил в них литературные идеи, но не просто “голую мысль”, а ряд деталей, фактов, сведений, группировавшихся вокруг какого-то стержня.