Читать «Поместье Арнгейм (пер. Михаил Энгельгардт)» онлайн - страница 3

Эллисон не сделался ни музыкантом, ни поэтом, хотя вряд ли был на свете более страстный поклонник музыки и поэзии. Возможно, что при других обстоятельствах он занялся бы живописью. Ваяние, при всей своей поэтичности, слишком ограничено в средствах и действиях, почему и не могло увлечь его.

Я перечислил все области, в которых, по общему мнению, может развернуться поэтическое чувство. Но Эллисон находил, что самая богатая, самая подлинная, самая естественная, может быть, даже самая обширная область остается в непонятном пренебрежении. Никому не приходило в голову называть поэтом садовника; между тем, по мнению моего друга, устройство сада-ландшафта представляло великолепное поприще для истинной Музы. Здесь открывалось богатое поле для игры воображения в бесконечном сочетании форм новой красоты, так как начала, входящие в эти сочетания — прекраснейшие создания земли. В бесчисленных формах и красках цветов и деревьев он усматривал самые непосредственные и могущественные усилия природы к созданию физической красоты. Направлять и приводить в порядок эти усилия — или, точнее, приспособлять их к глазам, которые будут любоваться ими на земле — вот дело, на которое он решил употребить свое состояние, — осуществляя не только призвание поэта, но и возвышенные цели, ради которых божество одарило человека поэтическим чувством.

"Приспособлять их к глазам, которые будут любоваться ими на земле". Своим объяснением этих слов мистер Эллисон помог мне разрешить одну загадку, — я разумею тот факт (который могут отрицать разве невежды), что в природе не существует таких картин, какие может создать гениальный живописец. На земле нет такого рая, какой сияет перед нами на картинах Клода. В самых восхитительных естественных ландшафтах всегда найдется какой-нибудь недостаток или излишество, — много недостатков или излишеств. Отдельные части могут соперничать с величайшими созданиями искусства, но, в расположении этих частей всегда можно найти недостатки. Словом, на всей обширной земле не найдется такого естественного пейзажа, в "композиции" которого глаз артиста не открыл бы при упорном наблюдении черт, оскорбляющих чувство прекрасного. Обстоятельство совершенно непостижимое! Во всех других отношениях мы справедливо считаем природу образцом совершенства. В подробностях мы отказываемся соперничать с нею. Кто передаст краски тюльпана, или усовершенствует форму ландыша? Утверждая, что скульптура или портретная живопись скорее идеализирует природу, чем подражает ей, критика ошибается. Соединяя известные черты человеческой прелести, ваяние и живопись только приближаются к красоте живой и дышащей.