Читать «Менделеев» онлайн - страница 122

Мы уже отмечали склонность Менделеева к триадам; будучи поставлен перед лицом двух взаимно исключенных положений, он стремится найти третье, — их объединяющее. Подобно материализму, идеализму и — реализму, духу, материи и — силе, он составляет чисто идеалистическую триаду «союзности, мены и любви», «которые в сущности заложены уже в зверях, но развиваются только в людях». Разумеется, в этом нельзя еще видеть гегелевских триад. Ни состав библиотеки, ни полученное образование, ни научные труды не дают повода судить о сколько-нибудь большом интересе Менделеева к философии, как самостоятельной дисциплине. Надо полагать что стремление к установлению тройственности исходных понятий было лишь привычным методом примирения «данного с заданным», объясняемым перекрестными влияниями господствовавших философских школ, «своеобычно» им воспринятыми. В этом смысле чрезвычайно любопытна запись, сделанная Менделеевым на вкладном листе Хронологического каталога личной библиотеки:

В этом черновике, представляющем очевидно незаконченную попытку классификации книг, а тем самым и классификации их содержания, присутствуют опять излюбленные триады: 1) Искусство — знание, польза и 2) Область человеческой деятельности, покоящаяся на бессознательном (горизонтальный ряд), на знании (левый столбец) и на пользе (правый столбец). Фигура треугольника лишний раз подчеркивает привычную тройственность менделеевских представлений о мире.

Присутствие идеалистических предпосылок в общей философской направленности Менделеева (о ней нельзя говорить как о законченной концепции), сказывается очень отчетливо в странном консерватизме мышления, проявленном им даже в области физико-химических представлений, в науке, где беспримерно выразилась его же собственная смелость, где работа его была уверенным делом революционера. Помимо упомянутого уже нами свидетельства Н. Морозова о недоверии, с которым принял Менделеев открытие явлений радиоактивности, были и другие случаи, когда он проявлял упорный скептицизм по отношению к выводам, сделанным на основе его собственных положений. Проф. Чугаев отмечает: «До конца своих дней он оставался убежденным противником идеи о единстве материи, о происхождении химических элементов из одного общего начала. Главный мотив этого отрицания (независимо от чисто экспериментальной стороны этого дела), заключается в следующих словах Д. И.: «Удовлетворяя законному научному стремлению, естествознание нашло, в мире единство плана, единство силы и единство вещества (!), и убедительные доводы науки нашего времени заставляют каждого увериться в этих видах единства. Признавая единство во многом необходимо однако произвести индивидуальность и видимое множество, всюду проявляющееся».